Литература

Визант. лит-ра, словесность и книжность в целом составляют труднообозримый массив духовного наследия христ. империи. Его освещение предполагает обращение ко мн. видам и жанрам лит-ры, в первую очередь к святоотеческой, богословской лит-ре, литургике и гимнографии (см. статьи Отцы Церкви, Богословские школы древней Церкви, Гимнография, Литургика и др.).

Основные направления в развитии христианизирующейся и в итоге христ. собственно лит-ры, сохранявшей древние жанровые, стилистические и языковые традиции, поэтапно представлены ниже.

Ранневизантийский период (IV в. — сер. VII в.).

Лит-ра этого времени именуется также позднеантичной, поскольку в ней наряду с новыми явлениями, получившими дальнейшее развитие в последующие века чрезвычайно сильно ощущается преемственность от антич. традиции. От языческой лит-ры «второй софистики» (II в. по Р. Х.) визант. словесность унаследовала жесткую жанровую структуру, несмотря на отмирание одних и появление др. самостоятельных жанров, а также основные принципы риторической организации текста. Связь с доникейской древнехрист. лит-рой прослеживается после IV в. гораздо слабее. Это объясняется прежде всего тем, что вследствие формирования богословских терминов в результате тринитарных и христологических споров и христианизации восточнорим. интеллектуальной элиты большинство произведений, созданных в первые века христианства, перестали удовлетворять требованиям новой эпохи как с идейной, так и с эстетической т. зр. В этом отношении нач. IV в. представляет собой определенный рубеж, после к-рого можно говорить о визант. лит-ре в противоположность древнехристианской.

Именно в IV в. появляются новаторские произведения, ставшие образцами для более поздних авторов. Очень важную роль сыграло обширное творческое наследие Евсевия Кесарийского. Его «Церковная история» в 10 книгах не просто подвела итоги 3-векового развития Церкви, но и впервые обосновала ее право иметь свою собственную историю, протекающую и описываемую параллельно с историей гос-ва и независимо от него. Принцип построения повествования, позволявший включать обширные цитаты из др. авторов и даже отдельные документы без стилистической унификации, оказался очень удобен там, где требования объективности и авторитетности источников превалировали над чисто художественными задачами. Помимо «Церковной истории» Евсевий составил также всемирную «Хронику» (сохранившуюся в лат. пер. блж. Иеронима и в арм. версии). Одной из главнейших заслуг Евсевия как историка можно считать то, что ему вслед за его христ. предшественниками (Юлий Африкан, Ипполит Римский) удалось на основе синтеза достижений языческой хронистики (Берос и др.) и иудейской историографии (прежде всего Иосиф Флавий) поставить свящ. историю в контекст всемирного исторического процесса, к-рый вследствие этого в свою очередь приобрел сакральное измерение. Напротив, значение написанного Евсевием энкомия «На жизнь блаженного царя Константина», как правило, переоценивается исследователями. Предпринятая в этом сочинении попытка создать парадигму идеального христ. государя осталась изолированным явлением. Вместе с тем решающее влияние на формирование собственно христ. гос. идеологии оказала речь Евсевия на 30-летие правления Константина Великого (оформление представлений о соотнесенности Царствия Небесного и царства земного, царя Небесного и царя земного). Эпоху Константина I Великого, когда христианство из гонимого «новшества» стало религией императора, византийцы в последующие века воспринимали скорее через призму «Жития папы Сильвестра», а не Евсевиева энкомия. Евсевию принадлежат также апологетические сочинения «Евангельское приуготовление» и «Евангельское доказательство». Репутация Евсевия как богослова оказалась окончательно дискредитирована в эпоху иконоборчества, когда его сочинения активно использовались иконоборцами, а правосл. богословы в ответ указывали на скрытое арианство автора.

Богословские и экзегетические труды Евсевия уступают аналогичным сочинениям его младших современников, в особенности свт. Афанасия I Великого. Свт. Афанасий внес огромный вклад в историю визант. словесности гл. обр. написанием Жития прп. Антония. Используя приемы и методы античной биографии, он создал фактически первое житие святого, где присутствуют почти все формальные элементы, впосл. ставшие обязательными для визант. агиографии. Образ Антония создается лит. средствами, причем конкретные факты из жизни преподобного оформлены автором с помощью такого топоса, к-рый позволяет представить их в наиболее положительном свете (так, говоря о неграмотности Антония, агиограф акцентирует противопоставление действенной веры словесным хитросплетениям). Все это подчинено основной идее — показать постепенное совершенствование подвижника в добродетели и его приближение к Богу, причем так, чтобы у читателя возникло желание подражать святому. В то же время в житии немало сверхъестественного и чудесного (в т. ч. искушения прп. Антония), что, несомненно, способствовало популярности сочинения. Произведения свт. Афанасия, в к-рых он опровергает выдвигаемые его противниками обвинения («Апология против ариан», «Апология к императору Констанцию», «Апология о бегстве своем», «История ариан» и др.), представляют такой же интерес как своим автобиографическим содержанием, так и художественной формой.

2-я пол. IV в. характеризуется расцветом риторики (как христ., так и языческой), а также экспериментами с поэзией в классических формах, включая квантитативную метрику и гомеровский диалект. Дальнейшее развитие получает и агиография. Наиболее ярким писателем, работавшим в этих жанрах был свт. Григорий Богослов. Особую силу и выразительность речам свт. Григория придает их язык, к-рый можно назвать «поэтическим», поскольку автору удается вкладывать в слова сразу неск. смысловых слоев, что позволяет сформулировать мысль с не свойственной прозаическому языку рельефностью и многомерностью. Эмоциональный по натуре, свт. Григорий находит способ передать читателю свои чувства, практически не прибегая к риторическим преувеличениям. Уникальная особенность писателя состоит в том, что стиль его сочинений остается таким же и тогда, когда он пишет о сложнейших богословских проблемах. Именно поэтому нек-рые из его чеканных формулировок получили впосл. статус, сравнимый с соборными определениями (напр., τὸ ἀπρόσληπτον ἀθεράπευτον — что не воспринято, то не исцелено. — Greg. Naz. Ep. theol. 101. 32). Несмотря на значительную сложность для восприятия, речи свт. Григория Богослова входили в круг наиболее читаемых в Византии произведений, причем в них признавалось наличие неясных мест, подлежащих толкованию (этим занимался, в частности, прп. Максим Исповедник).

Поэтическое творчество свт. Григория Богослова состоит из 2 частей: научной и «формалистической» (стихотворения, написанные в основном гекзаметром и элегическим дистихом) и более живой и непосредственной, с явным личностным элементом (ямбические стихотворения и поэмы, чья ритмическая структура иногда приближается к силлабо-тонике). Соединение архаического поэтического диалекта и классической метрики с возвышенным богословским содержанием производит иной раз не меньший художественный эффект, чем проникновенная интонация стихотворений из «Исторических поэм».

Речь свт. Григория «Надгробное слово Василию Кесарийскому» (Слово 43) принадлежит к числу лучших памятников визант. агиографии. Античный жанр надгробного слова стал наряду с жизнеописаниями знаменитых мужей одним из источников формирования житийного жанра. От античных образцов речь Григория Богослова отличается прежде всего преобладанием конкретных деталей над общими местами и ярко выраженным личностным началом.

В наследии отца и учителя Церкви свт. Василия Великого, включающем прежде всего догматические и аскетические сочинения, письма, беседы, важнейшие для церковной жизни богослужебные тексты, для истории визант. словесности особый интерес представляет «Шестоднев» — описание 6 дней творения в 9 пространных гомилиях. Здесь впервые предпринята попытка изображения целостной картины видимого мира, в каждой детали к-рого проявляется мудрость Творца. Используя все достижения античной натурфилософии и совр. ему науки, свт. Василий показывает, что окружающая человека природа не только приводит к познанию создавшего ее Бога, но и является неисчерпаемым источником нравственного назидания. Большой интерес представляет также «Слово к юношеству» о пользе, к-рую можно извлечь из чтения языческих классиков.

Вопреки распространенному мнению, свт. Василий не пропагандировал изучение античных авторов (Гомер и др. древние авторы входили в обязательную программу образования), но стремился показать, что из этого чтения можно извлекать нравственные уроки точно так же, как и из наблюдений над природой. Обширная переписка свт. Василия Великого (365 писем, включая адресованные ему) рисует живую картину многогранной деятельности автора и является ценнейшим источником по визант. истории и культуре того времени.

Брат Василия свт. Григорий, еп. Нисский, был выдающимся агиографом. Его перу принадлежат, в частности, «Жизнь Моисея», где биографический материал органично соединяется с богословско-экзегетическим, и Житие прп. Макрины. Последнее делится на 2 части: вначале излагается биография святой, изобилующая сведениями о ее семье, членом к-рой был и сам автор — младший брат Макрины, а затем описывается последнее свидание Макрины и Григория, ее смерть и погребение. Не совсем обычная композиция побудила писателя оформить свое произведение как письмо, а не как речь или жизнеописание,— еще одно свидетельство гибкости ранневизант. авторов в приспособлении существующих жанровых форм к новому содержанию.

В одно время с великими каппадокийцами (Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский) жили и писали языческие риторы Имерий, Фемистий, Ливаний и имп. Юлиан Отступник; последний имеет большое значение для собственно визант. лит-ры, прежде всего потому, что именно в полемике с ним христ. интеллектуалы, в частности, свт. Василий Великий и Григорий Богослов, четко сформулировали (и для себя, и для оппонента), что античное наследие принадлежит им ничуть не в меньшей мере, чем их языческим противникам. Византийцы последующих столетий высоко ценили лит. стиль Юлиана, благодаря чему его письма и речи дошли до нас в большом количестве. В этом нет противоречия, если учитывать свойственное эстетическому сознанию византийцев четкое различение между формой и содержанием.

В творчестве отца и учителя Церкви свт. Иоанна Златоуста (ученика Ливания) ранневизант. риторика становится проповедническим искусством. Свт. Иоанн смог совместить лит. греч. язык, со всем его синтаксическим и словарным богатством (к тому времени уже был заметен разрыв между разговорным и письменным языком), и легкость и доступность изложения, так что его гомилии, несмотря на блестящую риторическую форму, без затруднений воспринимались на слух. Благодаря своему безупречному эстетическому вкусу свт. Иоанн настолько искусно уснащал свои речи образами, сравнениями, аллюзиями на злободневные события, занимательными отступлениями, что слушатели могли внимать этим проповедям длительное время, не утомляясь. В истории визант. лит-ры свт. Иоанн Златоуст остался преимущественно как проповедник, корпус его сочинений из-за все новых и новых приписывавшихся ему гомилий разросся до громадных размеров. В наст. время ведется интенсивная работа по атрибуции гомилий т. н. Хризостомовского корпуса. Нек-рые из них были идентифицированы как произведения Севириана Габальского, выдающегося проповедника кон. IV — нач. V в. (среди проч., автора гомилий на Шестоднев, весьма популярных в Византии и слав. мире).

Особое место в лит-ре этого периода занимает Синесий Киренский — поэт, оратор и философ. 9 гимнов Синесия, посвященных Божеству, написаны на архаизирующем диалекте, подражающем пиндаровскому, что не мешает им быть образцом жанра оды, к тому времени практически исчезнувшего. Для понимания духовной атмосферы эпохи очень важны письма Синесия. Эксперименты с облечением христ. богословия в классическую поэтическую форму продолжил Нонн Панополитанский, написавший после 431 г. гекзаметрический парафраз Евангелия от Иоанна. Однако поскольку тот же Нонн известен как автор большой поэмы о деяниях Диониса, не исключено, что мы имеем дело скорее с интеллектуальной игрой, чем с серьезным предприятием, подобным переложению Псалтири Аполлинарием, еп. Лаодикии Сирийской, или несохранившемуся переложению Евангелий имп. Евдокии.

Неск. авторов V в. вслед за Евсевием Кесарийским посвятили свои сочинения церковной истории. Сократ Схоластик описал события с 305 по 439 г., привлекая большой документальный материал. Сократ сформулировал нек-рые принципы своего жанра: объективность как цель церковной историографии, что объединяет ее с историей, и точные указания на источники, что было свойственно античной историографии в гораздо меньшей степени. Для Сократа характерно осознание тесного переплетения и взаимозависимости церковной и политической истории, в т. ч. и на лит. уровне; по его словам, он опасался наскучить читателю рассказами лишь о спорах епископов и об их борьбе с еретиками, а потому ввел в свое произведение повествования о войнах и проч. политических событиях. Это означало большее, по сравнению с Евсевием, сближение церковной истории с традиц. жанром. Сочинением Сократа активно пользовался др. церковный историк V в. Созомен, рассказывающий о периоде с 325 до 439 гг. В лит. отношении Созомен превосходит Сократа, однако он не столь критически относится к отбору материала для своего труда, именно потому, что считает возможным иногда жертвовать научной строгостью ради лит. занимательности.

Оценивая популярность жанра церковной истории в Византии V–VI вв., необходимо учитывать, что неск. произведений дошло до нас лишь во фрагментах, выдержках или переводах. Таковы сочинения Филиппа Сидского, Исихия, Геласия (православные, V в.), Филосторгия (арианин, кон. IV — V в.), Захарии Ритора и Феодора Чтеца (православные, VI в.), Иоанна Диакриномена, Василия Киликийца, Иоанна Эфесского (монофизиты, VI в.).

Церковная история занимала важное место и в творчестве одного из крупнейших визант. писателей V в. блж. Феодорита, еп. Кирского. Его труд в 5 книгах посвящен событиям с 325 по 428 г. и опирается на предшествующую традицию, включая Евсевия, Сократа и Созомена. Феодорит, однако, во многом порывает с принципами, к-рыми руководствовались его предшественники. Не пытаясь быть объективным, писатель изображает людей и события строго в черно-белых тонах в зависимости от их ортодоксальности в его понимании. Блж. Феодорит не стесняется прибегать к открытой хуле или неумеренным восхвалениям в адрес своих персонажей — приему, недопустимому с т. зр. традиц. историографии, но весьма охотно применяемому христ. хронистами, особенно в изложении перипетий церковной истории. Еще одна черта, сближающая Феодорита с хронистами,— откровенная дидактичность, проявляющаяся, напр., в введении в текст назидательных посланий и обращений различных церковных деятелей; т. о. Евсевий и др. включали в свои сочинения исторические документы (они присутствуют и в произведении Феодорита). Блж. Феодорит известен и своим апологетическим сочинением, в к-ром он защищает христианство от нападок язычников. Это «Врачевание еллинских недугов», отличающееся изысканностью стиля, большой эрудицией и взвешенным тоном полемики.

Полностью сохранилась церковная история Евагрия Схоластика, описавшего в 6 книгах события с 431 по 594 г. Евагрий воплощает лучшие черты своего жанра — стремление к правдивости и беспристрастности, простой и искренний тон повествования, лишенный чрезмерной вычурности, выразительность описаний, окрашенных личным отношением к происходящему. Вместе с тем по количеству описаний диковин и невероятных событий Евагрий превосходит даже Созомена. Но «Церковной историей» Евагрия в визант. лит-ре этот жанр прерывается (единственное исключение — «Церковная история» Никифора Каллиста Ксанфопула, 1-я пол. XIV в.).

Важный вклад в развитие визант. агиографии внес Феодорит своим произведением «Монашеская история» (Historia religiosa), где описывается жизнь монахов, подвизавшихся в окрестностях Антиохии и Кира, кафедру к-рого занимал автор. Большинство рассказов написано по личным впечатлениям. Это сочинение отличается простотой языка и живостью изложения — чертами, свойственными сборникам рассказов о монахах. К ним относятся «История монахов» (Historia monachorum in Aegypto), написанная в кон. IV в. предположительно монахом Елеонской горы и затем переведенная на лат. язык Руфином Аквилейским; «Лавсаик» (Historia Lausiaca) еп. Палладия Еленопольского; сб. «Apophtegmata patrum» (IV — нач. VI в.; в слав. традиции — «Скитский Патерик»), а в нач. VII в. — «Луг духовный» Иоанна Мосха, у к-рого данный жанр достигает своей высшей точки. Греч. язык у Иоанна уже весьма близок к разговорному, а новеллистический, сюжетный элемент в его повествовании выражен сильнее, чем в более ранних произведениях того же рода. Всем этим произведениям свойственно сочетание элементов агиографии, аскетического поучения и занимательного рассказа, что предопределило огромную популярность патериков во все последующие века существования Византии. К патерикам примыкает произведение, ставшее излюбленным чтением византийцев — «Лествица» Иоанна Лествичника, обобщившая монашеский опыт предшествующих столетий в литературной форме, сочетающей прямые наставления о пороках и добродетелях с поучительными историями из жизни. Весьма разнообразная с точки зрения стиля, «Лествица» изобилует метафорами и сравнениями и содержит пассажи, напоминающие гимнографические тексты (напр., о покаянии, PG. 88. Col. 764B).

Из агиографических произведений V в. особого упоминания заслуживают «Повесть об убиении монахов на горе Синайской» Нила Синаита, в к-рой используется лит. инструментарий еще одного античного жанра — эллинистического романа, и Житие свт. Порфирия Газского Марка Диакона, представляющее, по всей видимости, лит. греч. переработку сир. текста. Эпизоды жития о пребывании свт. Порфирия в К-поле при имп. дворе и в Газе во время языческого мятежа местами также напоминают приключенческий роман.

В V–VI вв. в визант. церковно-литургической поэзии произошел переход к поэтическому творчеству. То, что произведения прп. Романа Сладкопевца в позднейшие времена воспринимались именно как самостоятельные поэтические сочинения, доказывает их сохранение в рукописях при практически полном вытеснении из литургической практики. Прп. Роман (по происхождению, возможно, еврей из Сирии) писал в форме кондака. Стихи были силлабическими с довольно последовательным учетом ударения и не имели ничего общего с классической квантитативной метрикой. Несмотря на то что сама форма кондака в том виде, в каком он был представлен у прп. Романа, в дальнейшем не стала образцом для подражания, гимнографическая метрика ориентировалась именно на принципы живого (т. е. силлабического или силлабо-тонического) стиха, к-рый мог восприниматься не только при чтении, но и на слух. Однако именно прп. Роман ввел в практику визант. богослужебной поэзии такой чисто визуальный прием, как акростих. Содержание кондаков этого автора отмечено явным влиянием «суггиты» — сир. драматизированного гимна. Разговорное начало вообще очень характерно для творчества прп. Романа Сладкопевца.

Уникальным явлением в визант. литургическом стихосложении и в визант. лит-ре вообще следует считать Акафист Пресв. Богородице (датируемый VI–VII в.), с его последовательным силлабическим параллелизмом и гомеотелевтами (рифмованный силлабо-тонический стих, обычный для средневек. лат. гимнографии, на визант. почве не прижился). Ритмический параллелизм соответствует синтаксическому.

Поэзия в классической квантитативной метрике, прежде чем испытать глубокий упадок с кон. VI в., пережила еще один расцвет. Хотя произведения, созданные такими авторами как Мусей, Коллуф, Трифиодор, Квинт Смирнский, Паллад Афинский по содержанию относятся к архаизирующей нехрист. словесности, христ. сюжеты получили отражение в эпиграммах, собранных в 1-й кн. Палатинской антологии, а также в «Экфрасисе Св. Софии» Павла Силенциария. Используя возвышенную поэтическую лексику, автор создает монументальный образ храма, затмившего своей красотой все, что когда-либо видели его современники.

Творчество Георгия Писиды, писавшего в царствование имп. Ираклия, завершило собой развитие ранневизант. поэзии и обеспечило в этой области переход к средневизант. периоду. Основной размер, к-рым пользовался Георгий, может быть с одинаковым основанием назван «ямбическим триметром» квантитативного стихосложения и «двенадцатисложником» силлабической поэзии. У Писиды уже заметна тенденция к фиксации ударения на предпоследнем слоге строки, ставшая впосл. почти абсолютным правилом. Это явление позволяет говорить о проникновении в силлабический стих элементов тоники. Применяя двенадцатисложник в эпическом жанре (поэмы о войнах Ираклия, в т. ч. и об аваро-слав. осаде К-поля в 626), к-рый ранее требовал исключительно гекзаметра, поэт достигает большой силы и выразительности в описаниях, не впадая в излишнее многословие. Античные аллюзии у Писиды окончательно отходят в область формы, долженствующей оттенить вполне совр. содержание. Восхваления императора хотя и занимают существенное место в поэмах, все же не ослабляя динамичности сюжета. В религиозно-дидактическом жанре Георгий Писида создал поэму «Шестоднев», следующую в основном свт. Василию Великому, но в иной лит. форме, а также морализирующие поэмы, оплакивающие в достаточно искусной риторике суетность и неразумие человеческой жизни.

Из всех лит. жанров, унаследованных от античности, наиболее консервативной оставалась историческая проза. Хотя оба выдающихся историка VI в. Прокопий Кесарийский и Агафий Схоластик, очевидно, были христианами, в их произведениях стилизация под античные образцы (гл. обр. Геродота и Фукидида) приводит к почти полному вытеснению христ. тематики и не оставляет места для христ. осмысления истории. Исключением, к-рое подтверждает правило, можно считать «Тайную историю» Прокопия Кесарийского, в к-рой церковные сюжеты занимают заметное место. В жанровом отношении, однако, это политический памфлет (греч. псогос, т. е. порицание), в к-ром реальные события искусно представлены так, чтобы нанести как можно больший ущерб репутации имп. Юстиниана и его супруги Феодоры. Задачу освещения тем, интересных для христ. аудитории, отчасти выполняли многочисленные церковные истории, но они не давали представления об историческом процессе в целом и его структуре, наполненной провиденциальным смыслом.

Именно такую потребность удовлетворяли всемирные хроники, классические образцы к-рых появились в VI в. Прежде всего это хроника Иоанна Малалы, где впервые осуществлен синтез обобщающей всемирной истории, начинающейся с сотворения мира, и подробного рассказа о совр. автору эпохе. Малала отказывается от принципов античной историографии — описания ограниченного временного отрезка, единства стиля, трехчастного построения (narratio — descriptio — oratio (повествование — описание — речь)) и т. п. Композиция хроники предопределена концепцией осевого времени, имеющего начало и конец, в отличие от циклических представлений античности. Такая композиция налагает на автора минимум ограничений при отборе материала, поскольку цельность повествования сохраняется за счет жесткой хронологической шкалы. Вместе с тем у Малалы отражена библейско-богословская концепция всемирной истории как ряда сменяющих друг друга «мировых царств», причем Римскому царству отводится эсхатологическая перспектива. Хронист также воспользовался, хотя и в искаженном и сокращенном виде, достижениями раннехрист. авторов и Евсевия в плане синхронизации событий ветхозаветной и легендарной греч. и рим. истории. Эта синхронизация должна была представить персонажей греко-рим. мифологии как современников различных библейских героев. Произведение Малалы пронизано христ. назидательностью, и изображение античных богов как реальных людей также служило этой задаче. Несмотря на некритический отбор сообщаемых Малалой сведений, в рассказе о своем времени он выступает как вполне профессиональный историк, умеющий использовать наряду с письменными источниками устное предание. Еще одна важная особенность хроники — т. н. соматопсихограммы (описания внешности и нравственных качеств персонажей по определенной схеме). Хроника Иоанна Малалы использовалась в качестве основного источника автором Пасхальной хроники (30-е гг. VII в.), также воплощающей важнейшие элементы своего жанра: интерес к хронологии (здесь он выражен особенно ярко, т. к. главная цель автора — обеспечить согласование исторической хронологии и христ. пасхалии), церковно-апологетический характер и занимательность, достигаемая за счет включения многочисленных новеллистических фрагментов.

Только в самом конце ранневизант. периода классический жанр истории достигает органичного соединения с христ. мировоззрением — в сочинении Феофилакта Симокатты, написанном, очевидно, между 628 и 638 г. Идеал императора у Феофилакта уже включает такие понятия как смирение, признание бренности всего земного, упование на Божественное провидение, но прежде всего — благочестие. Ход истории в большей степени, чем у Прокопия и Агафия, определяется у Феофилакта вознаграждением за добродетель и воздаянием за грехи. Однако стремление при всем том оставаться в рамках, установленных античной традицией, нередко приводит историка к излишней риторичности. В целом по стилю он уступает своим предшественникам, что отмечалось уже Патриархом Фотием в его «Библиотеке».

Одним из видных богословов этого времени является свт. Анастасий I Синаит, Патриарх Александрийский. Он составил 5 философских трактатов в форме проповеди, посвященных антиеретической полемике, к-рые дошли до нас в лат. переводе.

В VI в. и 1-й пол. VII в. продолжает развиваться агиография. Чрезвычайно интересна фигура Кирилла Скифопольского, автора целой серии биографий основателей палестинских мон-рей: прп. Евфимия Великого, прп. Саввы Освященного и др. Автор точен в передаче фактов, внимательно относится к подробностям и тщательно фиксирует хронологию. Созданные Кириллом жития образуют в нек-ром смысле единое повествование, где собирательный образ палестинского монашества, с одной стороны, и фигура автора, с др., играют самостоятельную лит. роль. Произведения Кирилла мало риторичны и по стилю ориентированы скорее на Apophthegmata Patrum. Новые перспективы изучения его творчества, связанные с атрибуцией «Похвального слова преподобным Евфимию и Савве», сохранившегося в слав. версии, могут существенно изменить мнение о времени кончины Кирилла (нач. 610-х) и о развитии его лит. метода.

Весьма заметным произведением является панегирик свт. Софрония, Патриарха Иерусалимского, мученикам Киру и Иоанну. Софроний был также церковным поэтом, классиком т. н. анакреонтического стиха — античного метра, приспособленного к силлабическому стиху с элементами тоники.

Один из величайших представителей визант. агиографии и лит-ры вообще — Леонтий, еп. Неаполя Кипрского, составивший Жития свт. Иоанна Милостивого и прп. Симеона Юродивого. Произведения Леонтия очень близко подходят к совр. представлениям о художественной лит-ре: фактический материал у него всецело подчинен художественным задачам, сюжетно и композиционно организован так, чтобы создать у читателя особое настроение и привести его к нужным автору чувствам и мыслям. Для этих житий, особенно для 2-го, характерна многоплановость, позволяющая постепенно проникать в более глубокие уровни повествования — от фактографического до богословско-метафизического. Леонтий виртуозно применяет речевые характеристики персонажей и варьирует стиль в зависимости от содержания.

Завершается история ранневизант. агиографии монументальным Житием прп. Феодора Сикеота, к-рое написал его ученик Георгий (до 641). Необыкновенное богатство бытовых деталей, сведения из политической истории того времени, многочисленные истории об изгнании бесов и проч. чудесах делают эту биографию не только одним из важнейших источников по истории Византии нач. VII в., но и весьма занимательным чтением.

Совершенно особое место в истории ранневизант. лит-ры принадлежит «Христианской топографии» Космы Индикоплова (написана в 545–547). Это произведение совмещает самые разные лит. жанры, как унаследованные от античности, так и специфически христианские: записки путешественника, естественнонаучное землеописание, астрономический трактат, богословско-полемическое сочинение. Личность Космы, купца, мореплавателя и монаха, определила неповторимый колорит его записок, где сочетаются живые наблюдения за диковинами заморских стран с сухими богословскими построениями (в несторианском духе).

Средневизантийский период (сер. VII — кон. XII в.).

Водораздел между лит-рой ранневизант. и средневизант. в нек-рых отношениях более очевиден, чем между ранневизант. и поздней эллинистической, так что нек-рые ученые (в т. ч. А. П. Каждан) начинают историю визант. лит-ры именно с сер. VII в. Резкое сокращение территории и населения империи, упадок городов, оскудение материальных ресурсов привели в это время к замиранию лит. деятельности, к-рая возобновилась в полном объеме лишь к рубежу VIII–IX вв.

Реакцией на завоевание арабами юж. и вост. областей Византии явилось «Откровение» Псевдо-Мефодия Патарского. Греч. версия сочинения появилась в посл. четв. VII в. Это апокрифическое произведение, пользовавшееся огромной популярностью до XVII–XVIII вв., делится на 2 части. 1-я содержит обзор всемирной истории, а 2-я — собственно «пророчество», где красочно описывается вторжение арабов, после их поражения с севера устремляются полчища жестоких варваров («светловолосый род» — ξανθὸν γένος), к-рые в результате сверхъестественного вмешательства становятся на сторону праведных. «Откровение» передает атмосферу эсхатологических ожиданий, возникшую в Византии в ходе араб. нашествия.

Агиография была одним из немногих жанров, породивших во 2-й пол. VII — кон. VIII в. сколько-нибудь заметное число текстов. На первый план в это время выходят либо жития, содержащие описание чудесных событий (Житие свт. Ипатия Гангрского и др.), либо сборники чудес (Чудеса вмч. Феодора Тирона Псевдо-Хрисиппа, Чудеса прмч. Анастасия Перса, 2-я ч. Чудес вмч. Димитрия Солунского и др.). Нек-рые из этих сборников представляют значительный интерес не только с исторической, но и с лит. т. зр. Это относится прежде всего к Чудесам вмч. Артемия. Нек-рые из рассказов о чудесах представляют собой законченные новеллы, изобилующие бытовыми подробностями. Хотя автор владеет риторическим мастерством, он намеренно пишет простым, а часто даже натуралистическим языком.

В Житии свт. Льва Катанского (VIII в.) основное место занимает история мага Илиодора, продавшего душу диаволу и получившего способность творить «злые» чудеса (1-й известный «фаустовский» сюжет в европ. лит-ре); фактически это новелла с весьма динамичным, местами сказочным, сюжетом.

Гомилетика и гимнография, жанры, доминировавшие в визант. лит-ре «темных веков», представлены в творчестве свт. Андрея Критского, свт. Германа I, Патриарха К-польского, и прп. Иоанна Дамаскина. Перу свт. Андрея принадлежат более 20 гомилий и Великий канон. Основные черты лит. стиля этого писателя — композиционная строгость с регулярными повторами и возвращениями к ранее сказанному и отвлеченность от земных деталей. Андрей Критский употребляет мало сравнений, но зато обильно пользуется синонимическими рядами, анафорами, антитезами и т. п. Основное внимание писателя сосредоточено не на событиях, происходящих на земле, но на их таинственном смысле. В Великом каноне лит. мастерство автора проявляется, напр., в тонкости раскрытия одной и той же темы в соответствующих тропарях разных песен, что создает композиционное движение внутри статичной монументальной структуры. В творчестве Андрея Критского наиболее ярко проявляется свойственное этому периоду сближение гомилетики с гимнографией, в т. ч. и на уровне прозаического ритма.

Напротив, свт. Герман в своих гомилиях рассматривает развитие исторических событий во времени. Для его произведений характерны четкая композиция и драматические ситуации, а иногда, как в гомилии на Благовещение, и диалогическая структура, с помощью к-рой автор удачно передает напряжение момента и смену чувств. Одну из своих гомилий Герман посвятил отражению араб. осады К-поля в 717–718 гг., рассказав, как заступничество Пресв. Богородицы против всяких ожиданий обратило в бегство неисчислимые вражеские полчища. Незаурядными художественными достоинствами отличается Канон прп. Марии Египетской, глубоко раскрывающий диалектику спасения как взаимодействие личного покаяния и милосердия Божия.

Гомилии прп. Иоанна Дамаскина, жившего и творившего за пределами империи на завоеванных арабами землях, отличаются философичностью и герменевтическим подходом — автор сосредотачивается гл. обр. на метафизическом смысле событий. Ситуация с атрибуцией гимнографического творчества прп. Иоанна в совр. науке далека от ясности, однако в тех случаях, когда его авторство общепринято (напр., т. н. Золотой канон), можно говорить о четкой композиционной структуре, логичности и последовательности построения и возвышенном, иногда архаизирующем стиле, несомненно, связанном с античными образцами. Богословско-метафизический элемент также хорошо представлен в этих произведениях. Иоанн Дамаскин экспериментировал и с метрикой, применив для написания канонов ямбический размер, строго следующий классической традиции. Впрочем, несмотря на популярность отдельных ямбических канонов, дальнейшего развития это начинание не получило.

Еще одним выдающимся гимнографом VIII в. был прп. Косма Маюмский, современник прп. Иоанна Дамаскина. Мастерство Космы в составлении канонов и трипеснцев очень высоко оценивалось византийцами. Каноны Космы (напр., атрибутируемый с уверенностью канон на Крестовоздвижение) очень искусно организованы в композиционном плане, традиц. ветхозаветные темы (Моисей, Иона, вавилонские отроки) играют особую роль в сюжете, а переходы от одной песни к др. организованы так, что ключевые слова каждой из них как бы предвосхищаются лексикой предыдущей песни.

В кон. VIII — нач. IX в. происходит нек-рое возрождение исторической прозы. Между 780 и 787 г. свт. Никифор, буд. Патриарх К-польский, пишет «Краткую историю» (Breviarium), где он попытался изложить классицизирующим языком историю Византии между 602 и 769 г. Располагая довольно ограниченной источниковедческой базой, свт. Никифор попытался тем не менее создать последовательное повествование, соблюдая все традиции античной историографии (показательно, что хронологически сочинение продолжает труд Феофилакта Симокатты).

Любопытное свидетельство упадка образованности в VIII в. представляет собой сочинение, известное под названием «Παραστάσεις σύντομοι χρονικαί» (Краткие повременные рассказы). Это своего рода путеводитель по К-полю, включающий в себя занимательные новеллы, связанные с теми или иными достопримечательностями. Явная фантастичность и даже абсурдность этих рассказов создает неповторимую гротескную атмосферу великого города, где бродят невежественные, но очень любопытные обыватели.

В 811 г. Георгий Синкелл завещал завершить начатую им «Хронографию» (от сотворения мира до правления имп. Диоклетиана) своему другу прп. Феофану Исповеднику, к-рый написал ее продолжение (до 813). Если произведение Синкелла из-за сухого стиля не имеет литературно-художественного значения, то труд Феофана, напротив, представляет в этом плане значительный интерес. Согласно мнению совр. ученых, самому хронисту принадлежит лишь последняя ¹/₁₀ часть повествования, тогда как остальное представляет собой собрание фрагментов из разных источников, распределенных составителем по годовым рубрикам (зачастую с нарушением смысловой и сюжетной связи). Из материала, использованного прп. Феофаном, можно частично восстановить несохранившиеся тексты VII–VIII вв. Описание царствований имп. Ирины, имп. Константина VI, имп. Никифора I и имп. Михаила I, сделанные свт. Феофаном, позволяет говорить о нем как о вдумчивом и критически настроенном историке, к-рому не чужд психологизм. В частности, ему удается, при сохранении относительной фактологической точности, изобразить продиктованные гос. интересами мероприятия глубоко антипатичного ему имп. Никифора в виде «10-ти казней египетских». Позднейшие историки начинали свое повествование с того места, на к-ром заканчивается «Хронография» прп. Феофана, не воспроизводя, однако, его уникальной хронографической системы.

В нач. IX в. появляется один из лучших памятников визант. агиографии — Житие прп. Стефана Нового Стефана Диакона. Автор органично соединяет 2 содержательных плана: традиц. (аскетические подвиги святого) и злободневный (противостояние прп. Стефана императору-иконоборцу Константину V), а также искусно вводит побочные сюжетные линии, связанные с духовными детьми Стефана Нового, к-рые так или иначе участвуют в его исповеднической миссии. Повествование изобилует деталями и живыми описаниями, образы иконоборцев столь же рельефны, как и фигуры положительных персонажей. Житие Стефана стало образцом для многочисленных агиографических соч. IX в., затрагивающих тему противостояния святых еретической власти.

В кон. VIII в. начал свою творческую деятельность выдающийся богослов, церковный полемист и активный участник важнейших церковно-политических событий той эпохи прп. Феодор Студит. Его сочинения относятся к неск. жанрам, с т. зр. истории лит-ры наибольшее значение имеют письма и огласительные беседы. Переписка Феодора необыкновенно богата в тематическом отношении, причем искренняя и эмоциональная манера автора позволяет видеть за текстом человека, к-рый утешает, наставляет, иронизирует, обличает и т. д., в зависимости от адресата и цели письма. Имея прекрасное образование, прп. Феодор Студит соединяет разговорный язык с учёным, часто изобретая новые слова для более точного выражения своих мыслей. Корпус огласительных бесед Феодора, также весьма обширный, позволяет представить внутреннюю жизнь монашеской общины с ее трудами и подвигами, треволнениями и праздниками, в к-рых непосредственное участие принимает и сам автор (к тому же комментируя события, происходящие в миру).

В 1-й пол. IX в. происходит лавинообразный рост числа агиографических текстов, и большинство из них так или иначе затрагивают тему иконоборчества. Из наиболее интересных представителей этого жанра следует выделить Феостирикта Монаха, автора Жития прп. Никиты Мидикийского (полный текст дошел только в слав. переводе), Игнатия Диакона, свт. Мефодия, Патриарха К-польского, и Савву Монаха. Соч. Феостирикта замечательно драматичным сюжетом, выразительными описаниями и прежде всего откровенностью автора, не замалчивающего даже ошибки своего героя. По призванию Феостирикт скорее историк, чем агиограф, благодаря чему Житие Никиты сохранило ряд бесценных подробностей визант. жизни.

Игнатий Диакон выделяется среди современников классицизирующим языком и стилем, а также особым вниманием к лит. форме. Его Жития Патриархов Тарасия и Никифора можно рассматривать как попытку возрождения античной биографии на злободневном материале. Игнатий — мастер сглаживать острые углы и упоминать о нежелательных событиях в завуалированном виде, иногда требующем расшифровки. Сохранившаяся переписка Игнатия сильно уступает в художественном отношении письмам прп. Феодора Студита из-за чрезмерной риторичности.

Свт. Мефодий был одним из самобытнейших писателей своего времени. Его стиль, довольно трудный для понимания, на первый взгляд ориентирован на классические образцы, но на самом деле весьма далек от них даже в области грамматики. Тем не менее по силе и мощи он не знает себе равных в средневизант. период. Мефодий не колеблется вводить в текст целые абзацы, написанные силлабо-тоническим двенадцатисложником (Житие прп. Феофана). Уникальным документом эпохи является Житие свт. Евфимия Сардского, написанное в заключении и содержащее суровое обличение царствующего имп. Феофила. Это произведение проникнуто личностным восприятием событий: агиограф выступает как их активный участник, спешащий запечатлеть увиденное «по горячим следам».

Савва Монах (работал в 50–60-е гг. IX в.) первым начал систематически перерабатывать более ранние жития, приводя их к стилистической однородности, убирая политически «неудобные» моменты и усиливая роль богословского содержания.

В Житии св. Филарета Милостивого, написанном его внуком Никитой в 20-е гг. IX в., упоминаются известные исторические лица, язык этого произведения приближен к разговорному.

После восстановления иконопочитания (843), ок. 845/7 г. появляется хроника Георгия Амартола (Монаха). Несмотря на невероятно длинные пассажи, состоящие из нанизанных друг на друга библейских и святоотеческих цитат, хроника (существенно сокращенная 2-я ред. после 872) завоевала широкую популярность благодаря новеллистическому и энциклопедическому содержанию. Автор в полной мере использовал потенциал жанра всемирной хроники как собрания разного рода информации.

Наряду с агиографией в IX в. продолжала развиваться и гимнография. Каноны писали и Патриарх Мефодий, и прп. Феодор Студит, и его брат свт. Иосиф, еп. Фессалоникийский, и прп. Феофан Начертанный. В 30-е гг. IX в. был еще жив гимнограф Климент — по мнению нек-рых ученых, один из лучших поэтов своего времени (о его жизни практически ничего не известно). Климент отдавал предпочтение историчности, детальному описанию событий. Напротив, прп. Иосиф Песнописец в своих многочисленных канонах чаще прибегал к образности, чем к детальному описанию. Он собирался создать каноны на весь годовой цикл, но осуществить это намерение ему удалось лишь частично. Сквозные темы творчества прп. Иосифа Песнописца — молитвы о спасении: человечества от греха, христиан от врагов и внутренних распрей, и самого поэта — как от прегрешений, так и от мирских напастей.

2-й период иконоборчества был отмечен появлением женщин-гимнографов. Известно по меньшей мере 3 из них: Кассия, Феодосия и Фекла, но именно Кассия стала особенно знаменита — возможно, из-за легенды о царских смотринах Феофила, связанной с ее именем. Она была весьма одаренным поэтом, не только церковным, но и светским. В гимнографическом творчестве Кассии развиваются такие мотивы, как человеческая слабость перед грехом и упование на милосердие Божие (стихира на Великую среду), вселенское призвание Римской империи, объединяющей все народы под своим скипетром так же, как проповедь Евангелия соединяет их в единую Церковь (стихира на Рождество).

Один из величайших деятелей визант. словесности IX в. свт. Фотий, Патриарх К-польский был не только незаурядным писателем (гл. обр. в жанрах гомилетики и эпистолографии), но и лит. критиком. Он блестяще владел классическим древнегреч. языком и приемами античной риторики — недаром многие из его проповедей, судя по заглавию, были произнесены экспромтом. Анализируя с художественной т. зр. произведения античной и христ. лит-ры в своей монументальной «Библиотеке», свт. Фотий исходил из принципа соответствия стиля жанру, так что даже «низменный», по классическим меркам, язык мог удостоиться его похвалы, если употреблялся подобающим образом. Кроме того, свт. Фотий четко отличал форму от содержания и нередко одобрительно отзывался о стиле тех произведений, содержание к-рых отвергал как неприличное или неблагочестивое. Он впервые весьма успешно применил инструментарий античной лит. критики (им значительно обогащенный) к анализу текстов, находившихся за рамками традиц. номенклатуры жанров — напр., Посланий ап. Павла. Немалую художественную ценность имеют «Амфилохии» Фотия — своего рода синтез дружеской переписки и философско-богословских рассуждений на разные темы.

Фигура свт. Фотия наложила заметный отпечаток на развитие визант. лит-ры в кон. IX — нач. X в. Так, учеником Патриарха был имп. Лев VI Мудрый, составитель популярных в последующие века гомилий. Под влиянием свт. Фотия находились и непримиримые политические противники Патриарх К-польский Николай I Мистик и Арефа, архиеп. Кесарии Каппадокийской.

Письма Николая Мистика дают представление о церковных проблемах в Византии и о дипломатических сношениях с Болгарией и Кавказом. Арефа более оригинален с лит. т. зр. Он усложняет стиль своих речей и гомилий весьма запутанным построением периодов, добавляя к этому поговорки, цитаты, античные реминисценции и т. п., что делает его сочинения довольно сложными для понимания (таково было мнение и его современников). Вместе с тем именно в творчестве Арефы наблюдается полномасштабное возрождение визант. публичной риторики. Непреходящая заслуга Арефы заключается в собирании рукописей — благодаря ему до нас дошли мн. памятники античной и древнехрист. лит-ры.

Ученик Арефы Никита Давид Пафлагон был ярым ненавистником свт. Фотия. Его Житие Игнатия включает в себя фрагменты памфлетов, написанных против Фотия сторонниками Патриарха Игнатия (в связи с внутрицерковной борьбой 50–60-х гг. IX в.). С художественной т. зр. житие примечательно драматическим сюжетом и видимостью документального повествования. Никита составил ок. 50 похвальных слов разным святым, т. о. отчасти предвосхитив труды Симеона Метафраста.

В 40–60-х гг. X в. под покровительством имп. Константина VII Багрянородного начинается очередное возрождение исторической прозы (этот жанр был популярен до падения Византии). В сочинениях Генесия и т. н. Продолжателя Феофана делается попытка последовательно представить историю империи с 813 г. Невысокое качество источников и плохое владение классическим языком осложнило авторам их задачу, однако в результате появились довольно занимательные тексты, причем Продолжатель Феофана постарался даже критически подойти к своим источникам, нередко предлагавшим взаимоисключающие версии одних и тех же событий (напр., первое крещение «руси»). Сам Константин VII написал апологетическую биографию своего деда Василия I (6-я кн. Продолжателя), подчеркивающую богоизбранность династии. Под патронажем этого императора составлялись энциклопедические компендиумы, призванные систематизировать знания в самых разных областях– от дипломатии («Эксцерпты о посольствах») до сельского хозяйства («Геопоники») и сохранившие для нас множество фрагментов утраченных произведений античной и византийской лит-ры. При дворе Константина VII работали агиографы, среди к-рых наиболее известен Феодор Дафнопат.

По стопам этих историков в кон. X в. пошел Лев Диакон, сделавший своим героем современника — имп. Никифора II Фоку, образ к-рого, несмотря на явную героизацию в духе античных прототипов, представлен у него неоднозначно. Придав полемическую направленность своей «Истории», Лев соблюдает при этом подобающую жанру видимость беспристрастности и ближе подходит к канонам классической историографии, нежели его непосредственные предшественники. Труд Льва Диакона представляет особую важность для истории Др. Руси (описание походов кн. Святослава).

Помимо историй в узком смысле в X в. была создана и всемирная, т. н. Хроника Симеона Логофета, существующая во мн. редакциях. В отличие от хроники Георгия Монаха (в слав. традиции — Амартола) его интересуют именно исторические события, поэтому удельный вес нравоучительного и энциклопедического материала не велик.

Светская поэзия в X в. представлена неск. довольно заметными фигурами. Константин Родосский в правление имп. Константина Багрянородного составил стихотворный экфрасис к-польской ц. св. Апостолов, искусно обрамленный описанием 7 чудес столицы и мозаичным изображением этих же чудес в интерьере храма. Константин Родосский был автором язвительных эпиграмм, направленных, в частности, против стихотворца и богослова Льва Хиросфакта.

Мон. Иоанн Геометр примерно в то же время писал эпиграммы на исторические, лит., мифологические, географические и др. темы, а также эпитафии. Его именем надписаны 99 эпиграмм назидательного содержания. Подвиги имп. Никифора Фоки восхвалял в своей поэме «О взятии Крита» Феодосий Диакон, продолжавший традиции ямбического эпоса Георгия Писиды.

Наиболее яркими явлениями в агиографии X в. были, во-первых, появление житий «рамочного» типа, когда житие святого представляет собой некое обрамление для самых разнообразных сюжетов, а во-вторых, масштабный труд Симеона Метафраста. К 1-му типу можно отнести Жития Василия Нового, Андрея Юродивого и Нифонта. Художественно-беллетристическая составляющая играет огромную роль в этих пространных произведениях. Историческая достоверность их героев, как правило, небесспорна. В состав текстов включались рассказы самого разного содержания, прежде всего откровения и описания загробной жизни. Нек-рые из этих житий воссоздают обстановку эпохи, весьма отдаленной от истинного времени их написания, и даже подходят близко к жанру романа.

Деятельность Симеона Метафраста по унификации и стандартизации огромного агиографического наследия правосл. Церкви совр. учеными оценивается обычно негативно, поскольку она привела к утрате мн. ранних текстов, имевших подчас большую как историческую, так и лит. ценность. Однако Симеон шел навстречу изменившимся эстетическим вкусам своего времени, и необыкновенная популярность его сборника (четьих миней) доказывает, что он сделал это очень удачно.

Традиц. оригинальная агиография также представлена в кон. IX–X в., однако количество произведений уменьшается по сравнению с предыдущим периодом. Упоминания заслуживают, в частности, Жития прп. Константина из иудеев, прп. Афанасия Афонского, прп. Лазаря Галисийского, прп. Луки Элладского. Можно также отметить возрастание интереса к вставным новеллам, часто вне всякой связи с основным сюжетом (Жития прп. Власия Аморийского, прп. Николая Студита). Новеллистический жанр достигает вершины в душеполезных повестях Павла Монемвасийского.

Кон. X — нач. XI в. ознаменовались появлением одного из величайших визант. мистиков и поэтов — прп. Симеона Нового Богослова. Мистическая поэзия Симеона лишена была какого бы то ни было архаизаторства и основывалась всецело на визант. правосл. культуре, что проявилось и в силлабо-тонической метрике (восьми- и пятнадцатисложник). В то же время функционально она далека и от гимнографии в собственном смысле. Основное содержание стихотворений прп. Симеона — устремление души к непосредственному общению с Богом и описание препятствий, к-рые она на этом пути встречает. Поэзия Симеона Нового Богослова лирична и эмоциональна, что не мешает ей касаться и метафизических вопросов.

С творчеством прп. Симеона тесно связано и его житие, написанное его учеником, видным богословом Никитой Стифатом, к-рый также опубликовал и популяризовал сочинения своего учителя. Житие прп. Симеона — интересный пример полемической биографии, в к-рой делается попытка оправдать и возвеличить преподобного в глазах представителей тех самых высших церковных кругов, с к-рыми он остро конфликтовал при жизни.

Очень любопытный срез психологии визант. аристократии представлен в соч. «Советы и рассказы» («Стратегиконе») Кекавмена. Это сборник советов своим детям высокопоставленного визант. вельможи 2-й пол. XI в. Советы, относящиеся к самым разным областям жизни, богато иллюстрируются наглядными примерами, нек-рые представляют собой законченные новеллы. Трезвость и практичность автора, отсутствие ложного пафоса, соединенные с наблюдательностью и острым критическим умом, делают трактат Кекавмена поучительным и занимательным чтением.

Плеяду к-польских интеллектуалов XI в. открывает Иоанн Мавропод, митр. Евхаитский. В 1-й период творчества он создавал политические речи, к-рые предназначались для конкретных целей. Это отразилось и на их художественной форме, лишенной чрезмерной витиеватости и банальных топосов. После вынужденного пострига Мавропод сосредоточился на сочинении канонов и похвальных слов святым (в частности, вмч. Феодору Тирону). Сохранились также его письма и эпиграммы (в т. ч. много экфрасисов и эпитафий). Стиль Мавропода отличается сочетанием живой образности и ученых аллюзий. Он был последовательным поклонником и защитником античного наследия.

Самым плодовитым и разносторонним писателем в Византии XI в. был ученик Мавропода Михаил Пселл. Его перу принадлежат богословские и философские трактаты, исторические сочинения, многочисленные речи (энкомии, эпитафии, монодии и т. д.), эпиграммы, письма. Как ритор Пселл старался строго соблюдать законы жанра, из-за чего его иногда упрекают в подобострастии, цинизме и проч., поскольку предполагается, что его сочинения не отражают его истинных воззрений. В определенном смысле герой всех риторических произведений Пселла — он сам, любующийся своей ученостью, словесным мастерством и компетенцией в самых разных областях знаний. То же самое можно отчасти сказать и о самом известном его соч. «Хронография», подспудная идея к-рой состоит в том, что Пселл как раз знал, как надо было управлять гос-вом, но его об этом не спросили. В то же время «Хронография» — одна из вершин визант. исторической прозы. Ее основные особенности — психологизм, стремление проникнуть во внутренние мотивы поступков, многомерность и неоднозначность персонажей, а также обобщающая концепция исторического развития империи в описываемый период, образующая своего рода сквозной сюжет повествования. Пселл проявил себя и как лит. критик, нек-рые высказанные им идеи чрезвычайно важны. Так, при полном осознании преемственности и единства греч. культуры от античности до своего времени Пселл высоко ценит самостоятельность, самобытность творчества и потому, в частности, считает своих современников вполне сопоставимыми с древними классиками, но иногда художественная форма становится для Пселла самодостаточной.

Глубину освоения античного наследия в XI в. характеризует центон «Христос страдающий» (ΧριστХς πάσχων), повествующий о Страстях Христовых в метрике и стилистике Еврипидовых «Вакханок». Сочетание, казалось бы, несоединимых формы и содержания производит неожиданное и сильное художественное воздействие. (Впрочем, время создания и авторство этого сочинения остается предметом дискуссий: ряд исследователей склонны относить его к IV в., а в рукописной традиции оно приписывается свт. Григорию Богослову).

Учеником Михаила Пселла был Феофилакт, архиеп. Охридский, плодовитый экзегет, полемист, агиограф и эпистолограф. Переписка Феофилакта наряду с жалобами на варварское окружение, в основном выраженная общими словами, содержит интересные подробные описания нравов и показывает, с известным эффектом «отчуждения», социальные взаимоотношения в одной из самых больших визант. епархий.

Среди многочисленных визант. поэтов XI в. выделяется Христофор Митилинский, написавший большое количество эпиграмм, часть из них представляет собой довольно длинные стихотворения. Христофор был увлечен красотой видимого мира, отражающей предвечную премудрость Божию. В нек-рых своих произведениях он подчеркивает контраст между кратковременной радостью этого мира и тяжкой скорбью, к-рая составляет истинную суть земного существования. Христофор продолжает традицию визант. сатиры, в частности, высмеивая монахов-чревоугодников или торговцев мощами. В своей поэзии он также отзывался на злободневные политические события, напр., смерть Романа III, ослепление Михаила V, мятеж Георгия Маниака. Для церковной поэзии важны составленные Христофором стихотворные святцы: 2 в классической метрике (ямбы и гекзаметры) и 2 в силлабической (стихиры и каноны).

Именно поэзия становится наиболее популярным родом лит-ры в XII в. Под покровительством севастократориссы Ирины Комнины возникает кружок литераторов, в к-рый, в частности, входили Феодор Продром, Иоанн Цец и Константин Манасси.

Феодор Продром воплощает собой новую фигуру в лит. мире Византии — нищего поэта, впервые — профессионального литератора. Если в предыдущие столетия хорошее образование само по себе служило гарантией приличной карьеры, то теперь, когда, с одной стороны, круг образованных людей расширился, а с другой, возможности для социального роста были урезаны, появились профессиональные писатели, вынужденные полагаться на богатых покровителей-заказчиков. Продром сочинял церемониальные панегирики, исполнявшиеся при возвращении императора из походов, со всей подобающей символикой, вроде уподобления василевса солнцу или параллелей между ним и Христом. Однако наиболее полно его талант проявился в сатирических и юмористических произведениях («Катомиомахия» — подражание древнегреч. пародии на трагедию «Батрахамиомахия», не без аллюзий на современные Феодору события). Видимо, именно Феодору принадлежит цикл из 4 поэм на народном языке т. н. Птохопродрома, в одной из к-рых сатирически описаны монастырские нравы того времени.

Сочинения Иоанна Цеца представляют собой своего рода ненамеренную пародию на филологическую ученость. Константин Манасси, митр. Навпактский, написал стихотворный рассказ о своей поездке в Палестину в составе посольства (Ὁδοιπορικόν — Путешествие), а также экфрасис ловли птиц со скрытыми политическими аллюзиями. Митр. Константин был также зачинателем жанра поэтической хроники, в к-рой всемирная и визант. история излагалась искусственным поэтическим языком с гомеровскими образами, но в легкой для восприятия манере (о чем свидетельствует широкая популярность этого сочинения).

Еще более наглядно-развлекательный характер носит стихотворная всемирная хроника Михаила Глики, включающая в себя большие фрагменты из «Физиолога». В своей поэме из тюрьмы, обращенной к имп. Мануилу Комнину, Глика использует обычные топосы страданий невинно осужденного, бренности этого мира и проч., но делает это, пользуясь народным языком и предметной образностью.

1-й пол. XII в. датируется выдающийся памятник визант. сатиры «Тимарион» — подражающий Лукиану рассказ о путешествии в загробный мир и о потусторонней участи мн. известных лиц (в частности, Михаила Пселла и Иоанна Итала). Автор этого произведения, несомненно имевший чувство юмора и вкус к реалистической детализации, довольно легкомысленно относится к церковному вероучению.

Визант. филология в XII в. достигла, возможно, высшей точки своего развития в работах Евстафия, митр. Солунского. Тонкость и глубина анализа, огромная эрудиция, проникновение в суть разбираемого текста — все эти качества архиеп. Евстафий, достойный наследник Фотия, проявляет на материале, не включающем собственно визант. авторов («Комментарии» к Гомеру). Кроме того, Евстафий проявил себя замечательным публицистом, выразителем подлинного гражданского пафоса (напр., в сочинении «Взятие Фессалоники»). В особом трактате «Об исправлении монашеской жизни» он с необыкновенной силой и убедительностью бичует пороки совр. ему монашества, не сбиваясь на банальные общие места и пустую риторику. Отдельной темой в этом трактате проходит невежество иноков, отсутствие у них уважения к культуре, причем архиеп. Евстафий иллюстрирует свои слова конкретными примерами. Ему принадлежит один из шедевров визант. юмора — речь, будто бы произнесенная митр. Неофитом, когда тот, выходя из бани, обнаружил, что у него украли одежду.

Одним из самых продуктивных жанров кон. XI — XII в. оставалась историография. Младшими современниками Михаила Пселла были Михаил Атталиат и Иоанн Скилица, первый написал «Историю», а второй — компилятивное «Обозрение историй», по жанру относящееся скорее к хронистике. Сочинение Атталиата отмечено более широким, чем у Пселла, географическим и социальным кругозором, а также центральной ролью военно-аристократического идеала в изображении персонажей. С др. стороны, образы, создаваемые историком, менее рельефны, а анализ причинно-следственной связи событий более поверхностен, чем у Пселла.

Историография эпохи Комнинов начинается 2 произведениями, посвященными основателю династии имп. Алексею I: это «Материал для истории» (после 1118) Никифора Вриенния и «Алексиада» его жены Анны Комнины. 1-е из них представляет собой своего рода записки, построенные скорее по географо-топографическому, чем по хронологическому принципу. Особый колорит придает «Материалу» широкое использование семейных преданий, рассказов очевидцев и собственных воспоминаний автора. Изложение Вриенния отличается драматизмом и динамичностью, а фигура имп. Алексея, представленного как идеал аристократической доблести, служит сюжетно-композиционным стержнем повествования.

«Алексиада» (после 1148), по жанру заявленная как история и действительно соблюдающая большинство ее канонов, постоянно тяготеет к энкомию, что осознает и сама писательница. Это напряжение добавляет к изложению как бы 2-й план, побуждая автора стремиться к предельной объективности везде, где это ни бросило бы тень на главного героя. Героико-эпический образ Алексея I органично встраивается в историческое повествование. Анна блестяще владеет не только приемами классической историографии, но и новеллистической техникой. Практически каждый эпизод «Алексиады» обладает собственной сюжетной структурой, причем повествовательное время иногда трансформирует историческое, чтобы придать рассказу большую динамику. Произведение проникнуто личностным началом: эмоционально-заинтересованное отношение автора к своему труду подчеркивается вплетаемыми в ткань произведения лирическими отступлениями, служа как более полному раскрытию сюжета, так и автохарактеристике самой писательницы, к-рая не лишена чувства юмора.

Совсем по-иному построено историческое сочинение Иоанна Киннама. Нанизывание эпизодов по формально-хронологической или ассоциативной связи создает настоящий калейдоскоп из разноплановых событий, объединенных гл. обр. безудержными восхвалениями имп. Мануила Комнина.

Интересный эксперимент представляет собой «Краткая история» Иоанна Зонары. По содержанию — это всемирная хроника, начинающаяся с сотворения мира, однако по исполнению — история в классическом смысле. Автор тратит немало усилий на то, чтобы интегрировать свои источники в стилистически единообразное повествование с логичными и естественными сюжетными переходами. Результатом этой работы явилось произведение, легкое для чтения, несмотря на свой внушительный объем, действительно дававшее хорошее представление о всемирной истории в ее визант. понимании и удовлетворявшее взыскательному вкусу.

Поздневизантийский период (XIII — 1-я пол. XV в.)

исторически и культурно отделен от средневизантийского четким рубежом — взятием К-поля латинянами в 1204 г. Поэтому вполне естественно считать переходной фигурой между эпохами историка, ритора и богослова Никиту Хониата, описавшего падение столицы в «Хрониках» («Χρονικὴ διήγησις»). Хониат — настоящий новатор в области стиля. Рассказывая о том или ином эпизоде, он совмещает эпический лексический и образный пласт с библейским, создавая этим сочетанием, нехарактерным для классической исторической прозы, особенный эффект. Такая же многоплановость свойственна ему и при характеристике людей и событий: описав их вначале в духе историко-риторического общего места, Хониат затем переходит к фактам и излагает их предельно объективно; впечатление, к-рое получил читатель от приводимых историком деталей, позволяет существенно скорректировать только что нарисованную общую картину. Такой же контрапункт наблюдается у Хониата и между замыслами персонажей и результатами их действий. Сюжетный лейтмотив сочинения — неотвратимое приближение катастрофы. Никита был не меньшим мастером исторического портрета, чем Пселл, создавая полнокровные образы, сочетающие в себе хорошие и дурные качества, слабости и доблести.

Падение К-поля не могло не сказаться отрицательно на развитии визант. культуры. Однако уже вскоре в греч. гос-вах, возникших на обломках империи, возобновляется в т. ч. и лит. деятельность.

Современник Хониата Николай Месарит был весьма оригинальным ритором. Так, его речь, посвященная восстанию Иоанна Комнина, отличается от др. произведений на ту же тему яркими деталями и описанием роли автора в событиях (последнее присутствует также и у Хониата). Николай издевался над набившими оскомину условностями традиц. визант. риторики. Он не гнушался повествовать о самых будничных вещах, придавая своему описанию оттенок интимности, а иногда и юмора. Очень интересен его экфрасис храма св. Апостолов в К-поле с живыми и динамичными описаниями фресок, а также рассказом о школе при этом храме, где учился и сам автор.

Из всего многогранного творчества Никифора Влеммида, включавшего аскетические труды, философские трактаты, сочинения по географии, медицине и т. п., для истории визант. лит-ры важна его автобиография в 2 частях, в к-рой он защищается от нападок недоброжелателей. Для имп. Феодора II Дуки Ласкаря Никифор составил трактат «Царская статуя», где, во многом следуя за античными образцами, нарисовал образ идеального правителя.

Ученик Влеммида имп. Феодор Ласкарь, один из образованнейших людей своего времени, помимо философских трудов написал неск. речей, в частности, превосходный экфрасис своей столицы, Никеи, в к-ром сравнивал ее с древними Афинами. Преимущество Никеи, согласно Феодору, состояло в том, что она сумела соединить правосл. богословие с античной культурой. Имп. Феодору принадлежит надгробная речь, посвященная римско-герм. имп. Фридриху II Гогенштауфену, в к-рой он представляет свои взгляды на взаимоотношения правителя и подданных. В письмах Феодор с искренностью и тонкостью передает эпизоды своей жизни, свое настроение; в них присутствует и ирония, иногда переходящая в сатиру, и философские размышления, и описание прекрасных ландшафтов и памятников древности.

У Влеммида учился также историк Георгий Акрополит. В своей «Хронике» (Χρονικѕ Συγγραφή), рассказывающей о периоде 1203–1261 гг., он выступает одним из самых последовательных сторонников объективности и беспристрастности историографии (разумеется, ему приходится нарушать этот принцип, когда он пишет о царствующем императоре). Сочинение Георгия Акрополита отличает скупое и сжатое изложение: он всегда стремится к минимальному использованию словесного материала для передачи реалистической картины. В «Хронике» много реалистичных сцен, иногда с оттенком юмора, оживляющих часто монотонное изложение. С т. зр. сюжета в этом сочинении дается целостная и последовательная история Никейской империи от падения К-поля до его отвоевания. Георгий был также автором одного из примечательных поэтических произведений эпохи Никейской империи — элегии на смерть имп. Ирины (1241). Это стихотворение, написанное от лица самой царицы, проникнуто искренним чувством, к-рому до нек-рой степени противопоставлены преходящие слава, знатность и величие.

Наиболее процветающими жанрами в визант. лит-ре 2-й пол. XIII — 1-й пол. XIV в. оказались историография, иногда переплетающаяся с автобиографией, риторика, и эпистолография. Примечательным явлением этого периода было возрождение жанра церковной истории Никифором Каллистом Ксанфопулом. От его сочинения дошли только 18 книг (до 610). Ксанфопул искусно соединяет в единое гармоничное целое сведения, почерпнутые из разных источников, не оставляя в стороне и события светской истории. Он был также довольно плодовитым агиографом и составил, в частности, описание чудес в храме Богоматери Живоносный Источник близ стен К-поля.

В истории императоров Михаила VIII и Андроника II Георгия Пахимера большое место уделено внутрицерковным спорам. Приверженность Православию органично соединяется у автора с эллинским патриотизмом, поскольку и то, и другое противопоставлено лат. Западу. Его сочинения отличаются архаизацией языка, стиля и топонимики, однако это компенсируется глубоким знанием античной классики, в к-рой автор черпает свои образы и аллюзии. Сочинение Пахимера проникнуто пессимизмом, ощущением надвигающейся на империю беды. Риторические произведения Пахимера носят скорее характер упражнений на заданные темы.

Очень сильным автобиографическим элементом отмечены «Истории» имп. Иоанна VI Кантакузина (в монашестве Иоасафа). Превратности судьбы бывш. императора предопределили не просто субъективный характер его произведения, но и сюжетно-композиционное построение: фигура и действия Иоанна неизменно оказываются стержнем, вокруг к-рого организовано все повествование. Однако автор не только ведет полемику со своими обличителями (в частности, Никифором Григором), но и умело выстраивает объективный рассказ так, чтобы исподволь создать у читателя впечатление полной обоснованности своих действий.

Одной из крупнейших фигур визант. культуры XIV в. был Никифор Григора, автор «Ромейской истории», охватывающей период с 1204 по 1359 г. Задачей истории Григора считал не просто фиксировать происходящее с назиданием для читателя, при этом в сфере, к-рую история призвана отображать, попадают чуть ли не на все виды человеческой деятельности. Отсюда происходит жанровая трансформация произведения: он включает в свое сочинение богословские трактаты, полемические диалоги, философские рассуждения, а также пространные отступления на социально-экономические, календарно-астрономические и т. п. темы. Несмотря на неустойчивость всего в мире, историк видит возможность и для движения к лучшему, для реализации человеческой свободы, способной преобразовать действительность. Большое влияние на освещение событий у Григоры оказала его личная вовлеченность в церковно-политические споры вокруг исихазма на стороне противников свт. Григория Паламы.

Будучи поклонником Платона, Григора написал в его духе диалог «Флорентий, или О мудрости», где с тонким юмором представил свой диспут с Варлаамом Калабрийским. Автор предлагает своему оппоненту вопросы по астрономии, риторике и грамматике, на к-рые тот отвечает настолько неуклюже, что аудитория заливается хохотом. Григора писал также речи, выдержанные в аттикизирующем стиле, жития святых (прп. Михаила Синкелла, св. Феофана и св. Иоанна Ираклийского). Он внес большой вклад в развитие визант. филологии, особенно критики текстов. Переписка Григоры дает представление о сложившемся в XIV в. сообществе визант. интеллектуалов, поддерживавших друг с другом тесные дружеские связи, культивировавших элитарную науку и образованность. По стилю письма Григоры иногда невероятно вычурны из-за преувеличенного аттикистического пуризма.

Учитель Григоры Феодор Метохит (1270–1332) пользовался наибольшим авторитетом в упомянутой среде. Феодор работал во мн. лит. жанрах, включая похвальные слова святым, речи, гекзаметрические поэмы и т. д., однако наибольшую славу принес ему т. н. Miscellanea — сборник небольших философских, литературоведческих, политических, научных и проч. сочинений, отличающийся глубиной мысли, свободой и проницательностью суждений и огромной эрудицией. Метохит осознавал катастрофическое положение Византии, но был способен взглянуть на него отстраненно, в контексте всемирной истории. Стиль Метохита, как и у Григоры, выдает принадлежность к узкому кругу посвященных. В наст. время именно эта необычайная сложность стиля, к сожалению, привела к тому, что большая часть произведений писателя или издана неудовлетворительно, или вообще не опубликована, что затрудняет адекватную оценку незаурядного творчества Метохита.

В неясности упрекал Феодора и его главный лит. и политический противник Никифор Хумн. Риторические произведения Хумна мало интересны, однако его переписка (172 письма) — это совершенный образец лаконичного эпистолографического стиля, лишенный личностного начала.

Никифор Хумн учился у Григория II Кипрского, Патриарха К-польского, к-рый является автором одной из лучших автобиографий того времени, написанной, вероятно, под влиянием подобного же сочинения Никифора Влеммида — краткого, но искреннего, простого и безыскусного рассказа о его юности в ученой среде Никеи и К-поля. Сохранились также элегантные по стилю письма Григория. Автобиографию написал и имп. Михаил VIII Палеолог, гл. обр. с целью оправдать свои действия, вызвавшие глубокий раскол в визант. об-ве.

Именно политика имп. Михаила VIII, направленная на заключение унии с Римом, вызвала новый подъем агиографии, в частности в кружке Феодоры Раулены, к-рая сама написала Жития Феодора и Феофана Начертанных и поощряла др. авторов (напр., Иоанна Скевофилака — автора Жития прп. Феодосии). Эти произведения не случайно посвящены иконоборческому периоду — в контексте религиозно-политической полемики образы тиранов-иконоборцев выглядят прозрачным намеком на латинствующего императора и преследования им оппозиции.

«Политическая» агиография, т. е. жития причисленных к лику святых императоров и Патриархов с описанием, в частности, и их политической деятельности, развивается с кон. XIII в. Из наиболее значимых памятников следует назвать Жития св. Иоанна III Дуки Ватаца, святителей Арсения, Иосифа, Афанасия.

Жанр экфрасиса оставался популярным со средневизант. периода, при Палеологах: к нему обратился Мануил Фил (ок. 1275 – 1345). Плодовитый и разносторонний поэт, он посвятил ряд стихотворений произведениям живописи, архитектуры, прикладного искусства, причем не только своего времени, но и прошедших веков. Перу имп. Мануила II Палеолога принадлежит замечательное несколько шутливое изображение занавеса с изображением весны, виденного им в Париже.

В XIV–XV вв. ряд заметных фигур выдвинуло монашеское движение исихазма. Предтечей последнего считается прп. Григорий Синаит, автор сочинений в традиционном монашеском жанре «Глав» и гомилий, в к-рых разрабатывается тема «Фаворского света». Весьма многогранным было творчество свт. Григория Паламы, включавшее, кроме богословско-полемических трактатов, письма и проповеди (нек-рые из них агиографического содержания). Паламе удалось облечь мистический опыт иноков–исихастов в чеканные богословские формулировки и тем самым прочно связать его с предшествующей традицией, использовавшей в т. ч. терминологический аппарат античной философии. Большой интерес представляет подробный и весьма объективный рассказ Паламы о его пребывании в плену у турок. Среди последователй свт. Григория Паламы плодовитым писателем был Патриарх Филофей Коккин, автор гомилетических и агиографических произведений. Гомилии Филофея написаны классическим, без чрезмерной вычурности языком, они доходчивы и должны быть понятны верующим, а не только узкому кругу ценителей. Особый интерес представляет похвальное слово свт. Григорию Паламе, содержащее информативный и предметный рассказ как о превратностях жизни святого, так и о богословских спорах, протагонистом к-рых он был.

Заключительный период истории Византии описан в 4 исторических сочинениях, каждое из к-рых обладает своеобразными чертами, но в то же время имеет и очевидную общность. Их авторы, в отличие от историков XIV в., это выходцы из провинциальных кругов греч. знати, разделившие все бедствия, выпавшие на долю империи.

Историк Михаил Дука описал период с 1341 по 1462 г. Основная часть его труда связана логическими сюжетными переходами. Через все произведение проходит мысль о неминуемой катастрофе империи, и писатель стремится выяснить ее причины. Дука хорошо осведомлен как в античной мифологии и истории, так и в богословских вопросах. Он умело сочетает в тексте библейские цитаты со сравнениями, почерпнутыми из древнегреч. лит-ры. Дука, несмотря на архаизацию топонимов и этнонимов, часто дает точные транскрипции иноязычных названий. Элементы исторического прагматизма проявляются у него во взгляде на историю как на соединение усилий человека и Промысла Божия, в рассмотрении религ. вопросов в политическом ракурсе, в критическом подходе к источникам.

Михаил Критовул демонстрирует еще больший прагматизм. Его сочинение охватывает период с 1451 по 1467 г. Стилистически он довольно однообразен (заметно подражание Фукидиду), но интересен в идейном отношении. Критовул придерживается протур. ориентации и рассматривает падение Византии как закономерное событие в ряду циклических перемен в истории. Это позволяет ему снять ответственность с ромеев за упадок державы.

Т. н. «Малая хроника» Георгия Сфрандзи относится к жанру исторических мемуаров. Автор описывает в основном события, к-рые пережил сам, без всякой архаизации, почти разговорным языком. Это живой и яркий документ эпохи, описанная в них полная превратностей судьба писателя отражает печальную участь того поколения, к-рому довелось пережить падение К-поля (Сфрандзи принимал участие в обороне). Подход к вопросам вероисповедания, в частности, унии с католиками, у Сфрандзи сугубо прагматический.

Лаоник Халкокондил представляет совсем др. направление в историографии XV в. Он последовательный эллинофил и греч. патриот, совершенно равнодушный к вопросам веры. Язык и стиль его сочинения всецело ориентированы на древние образцы, что делает их искусственными и труднодоступными. Композиция чрезвычайно свободна, автор постоянно отклоняется от основной линии изложения, вставляя то новеллистические эпизоды, то этнографические или естественнонаучные экскурсы. Художественные задачи у Халкокондила явно превалируют над научными, и это приводит даже к нарушению логики повествования. В целом писатель относился к истории как к сокровищнице иллюстративного материала, способного воспитывать читателя на достоверных примерах, что сближает его с представителями риторического направления итал. гуманистической историографии XV в.

Лит.: Krumbacher. Geschichte;Altaner. Patrologie; Аверинцев С. С. Визант. лит-ра IV–VII вв. // История Византии. М., 1967. Т. 1. С. 409–434; он же (совм. с Сыркиным А. Я.). Визант. лит-ра VIII–XI вв. // Там же. Т. 2. 1967. С. 87–91; он же. Визант. лит-ра XIV–XV вв. // Там же. 1967. Т. 3. С. 257–273; онGeschichte der byzant. Volksliteratur. Münch., 1971; idem. Kirche und theol. Literatur; Hunger. Literatur; KarayannopoulosЧичуров И. С. Литература VIII–X вв. // Культура Византии. М., 1989. Т. 1. С. 129–152; Алексидзе А. Д. Литература XI–XII вв. // Там же. С. 153–216; он же. Визант. народноязычная лит-ра XIII–XV вв. // Там же. М., 1991. Т. 3. С. 313–341; Бибиков М. В. Визант. ист. проза. М., 1996; Каждан А. П. История визант. лит-ры: 650–850 гг. СПб., 2002. J., Weiss G. Quellenkunde zur Geschichte von Byzanz (324–1453). Wiesbaden, 1982; Tusculum-Lexicon griechischer und lateinischer Autoren des Altertums und des Mittelalters / Von W. Buchwald, A. Hohlweg, O. Prinz. Münch.; Zürich, 1982³; Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. B., 1983³. Bd. 1; же. Литература // Культура Византии. М., 1989. Т. 1. С. 272–331; CPG; Beck H.-G.