DB К. А. Максимович. Право и Церковь / Византия / Византийский урок

Право и Церковь

К. А. Максимович

26 мая 2008 г.

Православная энциклопедия. Т. VIII. М., 2004. С. 181–192.

Рецепция римского права в Византии. Понятие византийского права.

Правовая культура В. и. с начала ее истории вплоть до падения К-поля была основана на рецепции классического римского права. Источники рим. права подразделялись на законы (имп. конституции) (leges) и сочинения классиков рим. юридической мысли (iura). Попытки систематизации правового наследия ограничивались на первых порах только законами и были результатом частной инициативы. Так, в кон. III — нач. IV в. по Р. Х. были созданы сборники имп. конституций от имп. Адриана (117–138) до кон. III в. (Codex Gregorianus) и далее до имп. Константина I (306/324–337) (т. н. Codex Hermogenianus). Однако только с принятием христианства в качестве офиц. религии и созданием христ. империи начинается история гос. кодификации рим. права. При имп. Феодосии II был составлен и издан Кодекс Феодосия (Codex Theodosianus, 429–438), в к-ром были собраны и систематизированы имп. конституции начиная с Константина I. Кодекс включает 16 тематических книг, подразделяющихся на титулы, внутри к-рых отдельные конституции расположены в хронологическом порядке. Конституции, к-рые появились после издания Кодекса Феодосия, получили название «феодосиевых» новелл (leges novellae — новые законы).

В 1-й пол. VI в., при имп. Юстиниане I, была реализована грандиозная программа кодификации всего рим. права, охватившая как законы, изданные при прежних императорах, так и теоретические сочинения. Новую кодификацию составили неск. книг: Кодекс Юстиниана (Codex Iustiniani), включивший в себя более 4600 имп. указов от Адриана до Юстиниана; «Дигесты», или «Пандекты» (лат. Digesta; Πανδέκται, 530–533),— сборник из 7 частей (50 книг, 150 тыс. параграфов), вобравший в себя отрывки из ок. 2 тыс. сочинений классических юристов; «Институции» (Institutiones, 533) — учебник права в 4 книгах, также получивший нормативный статус. Законы, вышедшие после издания Кодекса — новеллы Юстиниана (novellae; νεαραί),— дошли до нас в позднейших сборниках различного состава (напр., сборник 154 новелл 534–565 гг. на греч. языке, 580 г.). В ср. века «Институции», «Дигесты», Кодекс и новеллы получили в совокупности название «Свод гражданского права» (Corpus iuris civilis). За исключением большей части новелл, все тексты «Свода» написаны на лат. языке. Важной составной частью кодификаций императоров Феодосия и Юстиниана стало законодательство о Церкви. Христ. характер кодификаций декларировался в самом начале соответствующих книг (CTh XVI; CJ I). 1-я кн. Кодекса Юстиниана посвящена изложению догматических основ Православия, вводная конституция к «Дигестам» (Deo auctore) содержит обращение к Св. Троице.

После имп. Юстиниана рецепция рим. права в Византии протекала в форме создания различных сборников, переработок, индексов, комментариев (схолий) и парафраз на греч. языке. Широкое распространение получили тематические выборки из юстиниановского законодательства — эпитомы (ἐπιτομή — выборка, сокращение) и алфавитные обзоры правовых сводов с указанием параллельных мест — синопсисы (σύνοψις — обозрение, здесь — обобщенное изложение). Во 2-й пол. VI — сер. VII в. возникли Эпитома (Синтагма) Афанасия Эмесского — сокращенный свод новелл Юстиниана I и Юстина II (ок. 577); т. н. Собрание 25 глав (Collectio XXV capitulorum); т. н. Собрание 87 глав (Collectio LXXXVII capitulorum) Иоанна III Схоластика (впосл. Патриарха К-польского, 565–577) — на основе новелл Юстиниана, касающихся церковных вопросов; т. н. Трехчастный сборник (Collectio tripartita, кон. VI в.) — греч. переработка корпуса Юстиниана; «Номоканон L титулов», «Номоканон XIV титулов» и др. сборники. Многие из них трактовали (либо исключительно, либо наряду со светским) вопросы церковного права. Определяющее влияние классического законодательства на правовую традицию не мешало, однако, появлению нек-рых новаторских черт в юридических кодексах более позднего времени: так, в уголовных статьях «Эклоги» иконоборческих императоров Льва III и Константина V (‘Εκλογѕ τῶν νόμων, 741) введены увечащие наказания, напоминающие практику исламского шариата.

Систематизация источников права сопровождалась редакторской работой. В тексты законов нередко вносились исправления (интерполяции), к-рые затрагивали как их содержание, так и форму. В частности, систематическому редактированию подвергался язык юридических текстов. Несмотря на то что лат. термины сохранялись в визант. законодательных сборниках еще долгое время, наблюдалась тенденция к выработке собственно греч. терминологии в целях стандартизации юридического языка. Эту тенденцию наглядно демонстрируют законодательные сборники, изданные в рамках программы «очищения древних законов» (см. ст. Анакатарсис) при имп. Василии I (867–886). Завершением процесса кодификации римско-визант. права в кон. IX в. стало издание при имп. Льве VI Мудром (886–912) сборника имп. указов в 60 книгах, получившего название «Василики». К этому времени лат. язык в Византии был почти забыт, поэтому источниками «Василик», целиком составленных на греч. языке, послужили греч. переработки и парафразы кодификации Юстиниана. Идеологически и композиционно значимые начальные книги «Василик» посвящены догматам веры и организации Церкви: кн. I, как и в Кодексе Юстиниана,— Св. Троице и Православию, кн. III–V трактуют вопросы канонического права.

История кодификации показывает, что правовая традиция в Византии не сводилась к рецепции классического рим. права, но испытала опосредованное влияние со стороны Церкви. Этот синтез классического рим. права и христ. религии составляет главное своеобразие правовой системы Византии. Кодифицированное, христианизированное и переработанное в духе времени рим. право визант. периода стало называться «римско-византийским правом» или «греко-римским правом».

Соотношение закона и канона. С возникновением Церкви появилась особая ветвь права — каноническое право. Светское и каноническое право изначально строились на различных принципах. В первые века христ. эры, когда начали вырабатываться церковные правила (каноны), рим. право уже насчитывало неск. столетий интенсивного развития от архаичных, патриархальных форм до сложных правовых установлений и институтов, регулирующих комплекс социальных отношений развитого рабовладельческого общества. В основу рим. права под влиянием классической греч. философии была положена идея «естественного права» (ius naturale) и принципы «справедливости» (aequitas) и «человечности» (humanitas). Мотивы и представления, выходящие за пределы повседневной (гл. обр., экономической) деятельности, в светском праве отсутствовали. С др. стороны, сложность регулируемых светским правом товарно-денежных, имущественных, семейных и др. отношений требовала четкости терминов, системности и в то же время гибкости правовых норм. Вековая аналитическая работа рим. юристов, вооруженных категориальным аппаратом античной философии, придала светскому праву системность и логическую стройность. Каноническое право, наоборот, изначально было призвано регулировать преимущественно духовные вопросы, имеющие прямое отношение к спасению души и вечной жизни (подтверждением этому является частое цитирование Свящ. Писания в церковных канонах). Оно не могло опираться на принципы формальной логики, как классическое рим. право, поскольку во многом основывалось на понятиях, не поддающихся рациональному определению. В каноническом праве центральное место занимало понятие Церкви. Церковь во главе с Иисусом Христом — богоустановленный, св. институт, объединяющий земные и небесные иерархии, водительствуемый Св. Духом, промыслительно исполняющий в истории человечества миссию спасения. Земная Церковь представляет собой сообщество верных (fideles; πιστοί), жизнь к-рого регулируется каноническим правом. Что же касается «неверных», то они входят в компетенцию канонического права только в случае их обращения (для отлученных и отступников — после покаяния). Определения канонического права опираются не столько на эллинистические идеи «справедливости» или «человечности», сколько на идею христ. любви; высшим источником канонического права является воля Св. Духа, выражаемая соборным волеизъявлением Церкви. Церковные каноны оперируют не только юридическими, но и религ., и моральными понятиями: «благо», «правильное», «подобающее», «достойное», «святость», «грех» и т. п.

В церковном праве каноны, утвержденные соборным решением (особенно если это было решение Вселенского Собора), признавались богодухновенными и приобретали вечную правовую силу (Eisag. III 7; Basilic. V 3. 1). В светском праве Византии высшей правовой (законодательной, судебной и апелляционной) инстанцией был император (CJ I 14. 1; 12). Согласно классической сентенции великого рим. юриста Ульпиана (II–III вв.), «то, что постановил принцепс, имеет силу закона» (quod principi placuit, legis habet vigorem — Dig. I 4. 1). Однако источником права признавался рим. народ, к-рый делегирует принцепсу (императору) высшие правомочия (imperium et potestatem) посредством «царского закона» (ibidem; ср.: конституция Deo auctore, 7). В каноническом праве источником права является соборное сообщество верующих, водимое Св. Духом — Церковь. С течением времени в визант. гос. идеологии наблюдалась тенденция провозглашать божественную волю источником не только церковных канонов, но и законов гос-ва (Eisag. Prooem. 22; I 1). Однако в Церкви, признающей божественное происхождение только самого института власти (Рим. 13. 1–7), но не конкретных властных персон или их постановлений, данный взгляд не нашел признания.

Несмотря на то что вся правотворческая деятельность в империи находилась под контролем императора, каноническое право сохранило в рамках этой системы определенную автономию, к-рая проявилась в различии церковной и светской юрисдикции.

Церковная и светская юрисдикции.

Фундаментальные институциональные различия между Церковью и гос-вом были закреплены разделением юрисдикции на светскую и церковную. Наряду с обычными судами со времени правления имп. Юстиниана по нач. XIII в. был имп. суд на Ипподроме, служивший высшей инстанцией по делам светского характера (Медведев. 1991. С. 298). В то же время в К-поле существовал высший патриарший суд, в к-ром разбирались тяжбы с участием архиереев (Халк. 9; 17). Для разрешения споров между клириками на местах и по вопросам, связанным с верой, Церковью и культом, существовал суд местного епископа (audientia episcopalis), упоминавшийся уже в IV в. (Euseb. Vita Const. IV 27; Const. Ap. II 12.1; ср. также: CJ I 3. 25; I 4; Novell. Just. 79; 83. Prooem.; 123. 21. Prooem.; Ehrhardt. 1955. S. 170; Τρωιάνος. 1999. Σ. 25). Если тяжба с участем клириков касалась денежно-имущественных вопросов, то тяжущиеся стороны также должны были получить приговор местного епископа (в столице — Патриарха К-поля), к-рый затем приводился в исполнение гос. чиновником; только в случае невозможности или нежелания одной из сторон сделать это допускался суд имп. наместника (в столице — префекта претория). Неск. особняком в юридической традиции стоит новелла имп. Ираклия 629 г., утвердившая принцип «истец следует юрисдикции ответчика» (τὸν ἄκτορα τὸν τοῦ ῥέου μεταδιώκειν φόρον — Novell. Heracl. a. 629: Rhalles, Potles. T. 5. P. 228). Светский суд над клириком или епископом допускался также в том случае, если он подвергался судебному преследованию в столице, находясь вдали от своей епархии (Novell. Just. 123. 24; Novell. Heracl. a. 629). Уголовные процессы с участием клириков должны были рассматриваться епископом (патриархом), к-рый в случае доказательства вины клирика мог извергнуть его из сана, после чего за дело брались гражданские судьи или наместник провинции (Novell. Just. 83. 1; 123. 21. 1; Nov. Herakl. a. 629). Иски клириков против епископов (своей или др. епархии) по церковным делам разбирались епархиальным Собором (Конст. 6; Халк. 9; 17), а споры между епископами — экзархом диоцеза или патриаршим судом в К-поле (Там же; Novell. Just. 123. 22).

Нарушение клириками церковной юрисдикции и попытки прибегнуть к помощи светских властей сурово карались (Апост. 39; Конст. 6; Лаод. 57; Антиох. 5, 11, 12; Карф. 15, 62, 104; Eisag. XI 11). Однако и светские власти (включая императора) могли лишь ограниченно влиять на церковные дела. Так, когда имп. Феодосий I Великий (379–395) пригрозил еп. К-польскому Димофилу (арианину) запретить его в служении, последний заявил, что власть императора простирается только на церковные здания, и стал служить литургию под открытым небом (Болотов. Лекции. Т. 4. С. 108).

Светское право строго преследовало отступления от правосл. (кафолического) христианства (ереси, секты, расколы) как общественно опасные деяния, но не вмешивалось в юрисдикцию Церкви (Novell. Just. 79. 1; 83. 1; 123. 21. 2). Согласно Эклоге, христиане, отпавшие от веры в плену и вернувшиеся домой, не наказывались в уголовном порядке, а передавались Церкви на покаяние (Экл. XVII 6). «Исагога» (Εἰσαγωγή, 885/6 г.) назначает пресвитерам и диаконам за лжесвидетельство, не подкрепленное клятвой, трехгодичный срок запрещения в служении и покаяния в мон-ре (Eisag. IX 12). По делам, касающимся вероисповедных и дисциплинарных вопросов, церковной юрисдикции теоретически подлежали все миряне, включая императора. Вместе с тем по крайней мере на практике церковные наказания обычно не распространялись на императора, членов его семьи и приближенных (одно из редких исключений — епитимия, наложенная в 906 г. при Патриархе К-польском Николае I Мистике на имп. Льва VI за его неканонический 4-й брак). В одной анонимной имп. новелле принцип неподсудности императора Церкви даже сформулирован эксплицитно: «Наш дворец и казна не подлежат каноническим (т. е. церковным) законам» (νόμοις κανονικοῖς) (Burgmann. Palatium. S. 20, 24).

С различием юрисдикций было связано и то обстоятельство, что членам церковного клира было запрещено заниматься любой деятельностью светского характера (Апост. 6, 44, 81, 83; I Ник. 17; Халк. 3; Трул. 10; Лаод. 4; Карф. 5, 16, 19; Novell. Just. 123. 4, 6–7). Напр., клирики не могли выступать офиц. адвокатами в светском суде. Со временем, когда профессия адвоката стала свободной, это правило могло нарушаться (напр., у Патриарха Луки Хрисоверга (1157–1169/70) возник конфликт с неким диаконом, к-рый намеревался выступить защитником в имп. суде — Медведев. 1989. С. 236).

Несмотря на различие церковной и светской юрисдикций, представление о фундаментальном родстве и общих задачах светского и канонического права (Stolte. 1991. S. 242) приводило к тому, что уже в IX в. церковная власть в лице Патриарха Фотия принимала активное участие в составлении офиц. законодательных сборников. Юридическая образованность и осведомленность не только в церковном, но и в светском праве была важным требованием для кандидатов на патриарший престол. Юристами по образованию и первоначальному роду деятельности были Патриарх К-польский Иоанн III Схоластик (VI в.) и патриарх Антиохийский Феодор IV Вальсамон (XII в.); юрист и буд. Патриарх Иоанн VIII Ксифилин исполнял при имп. Константине IX Мономахе (1042–1055) особую гос. должность номофилакса — хранителя законов (Медведев. 1989. С. 238).

В период поздней империи Церковь начала играть важную роль в гражданском управлении и правосудии. В XIV–XV вв. К-польские Патриархи вели интенсивную судебную деятельность в области семейного, наследственного и брачного права, о чем свидетельствует патриарший регистр 1315–1401 гг. и многочисленные сборники церковного и гражданского права (Darrouzès. Le registre synodal). В 1296 г. имп. Андроник II Палеолог (1282–1328) издал хрисовул о создании института 12 присяжных «вселенских судей ромеев» (οἱ καθολικοὶ κριταί τῶν Ῥωμαίων), в число к-рых должны были войти не только светские, но и духовные лица — архиереи (Reg. Imp. N 2183, 2188). Юрисдикция «вселенских судей» простиралась даже на императора и членов его семьи. Т. о., принцип неподсудности императора был впервые официально признан недействительным (по крайней мере в теории). С учреждением коллегии «вселенских судей» был создан особый имп. (светский) суд высшей и низшей инстанции с участием церковных иерархов. Поскольку данная реформа не удалась из-за невозможности рассмотреть в разумные сроки огромное количество дел, в 1329 г. внук Андроника II, имп. Андроник III Палеолог (1328–1341) учредил новый «вселенский суд» из 4 судей. В первом составе нового суда был один митрополит и один диакон (Ibid. N 2743, 2747, 2805, 2806). В одном из указов Андроника III прямо определяется участие Церкви в отправлении светского правосудия: «Вселенские судьи ромеев избраны и поставлены святою Церковью Божией и моей царственностью» (Ibid. N 2747, 2805). Местом заседаний «вселенского суда» был избран храм Св. Софии в К-поле (Медведев. 1991. С. 300–302).

Взаимодействие канонического и светского права.

В первые века христианства светское и церковное право развивались независимо друг от друга. Пока язычество оставалось гос. религией, Церковь дистанцировалась от светской власти. Однако после того как христианство приобрело статус религии, к-рой покровительствует император (с Константина Великого), а затем и гос. религии (с Феодосия I), началось постепенное проникновение христ. элементов в правовую систему, унаследованную от рим. государственности. С IV в. светское право официально признает святость христ. религии и гос. статус Церкви (см. разд. Империя и Церковь). В условиях, когда глава гос-ва, император, также был членом Церкви и вместе с нею заботился о духовном благе подданных, прежнее дистанцирование Церкви от мирской власти потеряло смысл. Императоры стали присутствовать на Вселенских Соборах и утверждать их решения, ставя тем самым их исполнение под защиту гос. власти (первый известный пример — эдикт Феодосия I от 30 авг. 381, утверждающий решения II Вселенского Собора: CTh XVI 1. 3).

Мн. церковные каноны регулируют взаимоотношения Церкви с высшими светскими властями (Апост. 84, Трул. 69, Антиох. 11–12, Карф. 58–64, 75, 82, 84–85, 93, 96–97, 102, 104, 106, Сард. 7–9, комм. Феодора Вальсамона к Апост. 16). С др. стороны, гос. законы христ. империи начинают рассматривать церковную общину как юридическое лицо (persona incerta). Уже при Константине Великом церковная община могла выступать в роли законного наследника завещанного ей имущества (CJ I 2. 1, 321 г.). Тогда же впервые выделяются гос. субсидии на содержание дев, посвятивших себя Богу, и церковных вдовиц (Theodoret. Hist. eccl. I 11. 2), вводится право освобождения рабов в Церкви (manumissio in ecclesia — CJ 13, 316 и 321 гг.; широко распространившись в Италии, оно затем было введено и в африканских епархиях, ср.: Карф. 75 и 93) и др. (см. Ehrhardt. 1955. S. 179). Церковь также получает от гос-ва средства на помощь бедным (CJ I 2. 12, 451 г.). В 321 г. воскресенье (dies solis) официально признано религ. праздником и днем отдыха (CTh II 8. 1; CJ III 12. 2; Euseb. Vita Const. IV 18; 33; см. Ehrhardt. 1955. S. 170, 179–181).

Уже в V в. церковные каноны приблизились по своему статусу к законам гос-ва. Так, имп. Валентиниан III законом от 451 г. объявил недействительными ранее изданные законы (pragmaticae sanctiones), противоречащие церковным канонам (CJ I 2. 12; ср.: Эфес. 8). В VI в. Юстиниан окончательно придал церковным канонам (прежде всего канонам Вселенских Соборов) силу гос. закона (CJ I 3. 44; Novell. Just. 6. 1. 8; 131. 1; см.: Biondi. 1954. P. 196). В интерпретации «Номоканона XIV титулов» именно законы следуют канонам, а не наоборот (Nomocan. XIV tit., I 2; см. Нарбеков. 1899. С. 47; Stolte. 1991. S. 233). Это мнение разделяли и великие визант. канонисты XII в. Иоанн Зонара и Феодор Вальсамон (Rhalles, Potles. T. I. P. 57–58, 60, 68; см. Stolte. 1991. S. 234–235).

С принятием христианства в систему светского права вводятся новые элементы. Так, в дополнение к светским законам (leges civiles) и церковным канонам (sacri canones, sacrae regulae) появился новый тип имп. конституций — «божественные законы» (leges divinae; θεῖοι νόμοι), т. е. имп. постановления о Церкви. В преамбулах к 6-й и 137-й новеллам Юстиниана I провозглашается, что император обязан заботиться о хранении истинных догматов веры и чести священников, наблюдать за исполнением не только общегражданских (νόμοι πολιτικοί) и «божественных» (νόμοι θεῖοι) законов, но и церковных канонов. В конституции Константина Великого от 326 г. зафиксирован особый термин — «кафолический закон» (catholica lex), соблюдающие к-рый противопоставлены «еретикам» (haereticos) (CJ I 5. 1; ср.: lex Iudaica — ibid. I 9. 4–5). Юстиниан официально объявил долгом императора подражание Христу и Его «снисхождению» (humilitas, συγκατάβασις) (CJ I 1. 6). Имп. законы не только осуществляют всестороннее регулирование церковной жизни, но и трактуют (в соответствии с решениями Соборов) богословские вопросы (CJ I 1. 5; 6; I 5. 18 и др.; Eisag. II 5).

Сильное влияние канонического права отмечается в новеллах имп. Ираклия от 612, 617, 619 и 629 гг., имп. Ирины между 780–790 и 797–802 гг., иконоборца Льва V и его сына Константина 819/20 г. (Reg. Imp. N 165, 175, 199, 212, 338, 358, 359; Τρωιάνος. 1999. Σ. 104–105). Активную законотворческую деятельность развил имп. Лев VI Мудрый (886–912), из 113 новелл к-рого 35 посвящены Церкви, в частности — вопросам приспособления светского права к соборным канонам VII–VIII вв., не учтенным в юстиниановском законодательстве (Τρωιάνος. 1999. Σ. 160–167; Stolte. 1991. S. 233, Anm. 5). Тесная связь с каноническим правом также в новеллах имп. Исаака I Комнина (1057–1059) и Константина X Дуки (1059–1067) (Reg. Imp. N 943, 944, 961), Никифора III Вотаниата (1078–1081) (Ibid. N 1048), Алексея I Комнина (1081–1118) (Ibid. N 1085, 1116, 1167, 1168b, 1177, 1214b), Мануила I Комнина (1143–1180) (Ibid. N 1333а, 1372, 1468) (Τρωιάνος. 1999. Σ. 167–170; Соколов. 1907). Следует упомянуть также новеллу Андроника II Палеолога (1282–1328) о запрете кандидату в епископы делать подарки участвующим в его поставлении архиереям (Reg. Imp. N 2159 — ср.: каноны Халк. 2 и Трул. 22) и новеллу Андроника III, в к-рой наряду с вопросами наследственного, процессуального, уголовного, брачного и договорного права трактуются вопросы церковной дисциплины (Ibid. N 2295).

Взаимодействие канонического и светского права не ограничивалось влиянием первого на второе. Светское право в свою очередь также сыграло определенную роль в формировании церковных институтов. Так, по-видимому, влиянием светского права можно объяснить появление в Церкви института апелляционного суда (Ант. 12, Сард. 3–5; Халк. 9, 17; см.: Troianos. Der Apostolische Stuhl. S. 252–253).

Появление нового юридического жанра — имп. «божественных законов», касающихся Церкви — неизбежно должно было поставить перед церковными властями проблему сбора и тематической классификации (кодификации) юридического материала, относящегося к церковным делам. С кон. VI в. в церковно-канонической книжности распространяется новый тип сборника, объединяющий соборные и святоотеческие каноны с имп. законодательством о Церкви — номоканоны (от греч. νόμος — закон и κανиν — канон, правило). Наиболее важными из них были т. н. «Номоканон L титулов» и «Номоканон XIV титулов» (Τρωιάνος. 1999. Σ. 142–145). Визант. канонисты XII в. Иоанн Зонара и Феодор Вальсамон в своих толкованиях церковных канонов часто обращались к материалу светского права (Stolte. 1991 S. 241–242).

В XIII–XV вв. Церковь начинает играть активную роль в гос. управлении и судопроизводстве. Усиление юридической и судебной роли Церкви нашло свое отражение не только в адм. реформах, но и в особенностях юридической книжности того времени. Так, составитель юридического сборника XIII–XIV вв., известного как «Пространный Прохирон» (Prochiron auctum), находился под заметным влиянием визант. канонистов XII–XIII вв. (Медведев. 1991. С. 303). Судья из Фессалоники Константин Арменопул, составивший в 1345 г. юридическую компиляцию «Шестикнижие» (Ἑξάβιβλος), включил в нее титулы «О завещании епископов и монахов», «О рукоположении епископов и священников» и др., относящиеся к каноническому праву. Большое место занимает светское и каноническое право в юридических сборниках современника Арменопула, иером. из Фессалоники Матфея Властаря, к-рый составил «Алфавитную синтагму» канонов с традиц. прологом «О православной вере» и значительными вставками из светского законодательства, придающими этому труду характер номоканона.

Христианизация частного права (ius privatum).

В светском праве Византии были предусмотрены ограничения в правах для лиц, не являющихся членами Церкви — еретиков, раскольников, отступников, отлученных (CJ I 7; Novell. Just. 115. 3. 14; Proch. 33. 13–15; см. также ст. Апостасия). Отступники от христианства лишались права выступать свидетелями в суде, наследовать по завещанию, совершать акт дарения, а отпавшие от христианства в иудаизм наказывались конфискацией имущества (CJ I 7. 1; 3). Запрещалось любое отчуждение (продажа, дарение и т. д.) имущества правосл. общин в пользу еретиков или иноверцев (CJ I 5. 10; 18; Novell. Just. 131. 14). Еретики лишались права занимать офиц. должности, быть адвокатами и участвовать в местном самоуправлении (CJ I 5. 12. 9–12; Novell. Just. 15; 37. 5–6). Дети правосл. родителей, ставшие еретиками, получали юридический статус «неблагодарных» с вытекающими из этого последствиями, предусмотренными рим. наследственным правом (Novell. Just. 115. 3. 14). Имущество еретиков наследовалось, независимо от их последней воли только их правосл. детьми или родственниками, а при отсутствии таковых отходило гос-ву (CJ I 5. 18. 6–7; Novell. Just. 115. 3. 14; 4. 8).

В области семейного законодательства влияние христианства и Церкви было не менее сильным, чем в вещном праве. Уже при имп. Константине Великом были приняты законы, приводившие семейные отношения в соответствие с нормами христ. нравственности: отменено действие закона против безбрачных и бездетных (Euseb. Vita Const. IV 26; C Th VIII 16. 1; CJ VIII 58. 1), приняты меры против конкубината (CJ V 26. 1; 27. 1, 5), установлена полная гражданская правоспособность женщин с 18 лет (CTh II 17. 1; CJ II 45. 2) и ограничена возможность развода (CTh III 16. 1). При имп. Юстиниане I введен запрет брака между духовными чадами и родителями (CJ V 4 26. 2; 530 г.), позднее распространенный также на брак духовных родителей с физическими родителями новокрещеного (Трул. 53; см. Τρωιάνος. 1992. S. 29). Вопрос о допустимости браков в зависимости от степени родства впосл. стал одной из распространенных тем визант. трактатов по каноническому праву (Суворов. 2004. 330–332).

Были запрещены браки между христианами и иудеями (CJ I 9. 6; Халк. 14), а также между православными и еретиками (Лаод. 31). Женам еретиков, к-рые сами привержены ереси, запрещалось получать приданое и пользоваться связанными с ним преимуществами вплоть до отказа от ереси (Novell. Just. 109). При уклонении одного из супругов в ересь брак подлежал расторжению. Если же один из супругов, живших ранее вне веры и Церкви, обращался в Православие, такой брак предписывалось сохранить согласно указанию св. ап. Павла: «неверующий муж освящается женою верующею» (1 Кор 7. 14; Трул. 72). Детей, родившихся от смешанного брака, следовало крестить в правосл. церкви (Халк. 14; CJ I 5. 18. 8; см.: Нарбеков. 1899. С. 452–456).

Согласно каноническому праву, из церковнослужителей могли вступать в брак после рукоположения только чтецы (анагносты) и поющие на клиросе (псалты) (Апост. 26; Трул. 6, 12, 13; Неокес. 1; Карф. 20, 34(25) — прочие (диаконы и священники) имели право жениться лишь до рукоположения (Трул. 6). В Зап. Церки постепенно был введен целибат, в т. ч. и для епископов. На Карфагенском Соборе (419) епископам предписывалось воздержание от своих жен (Карф. 34(25): «и да будут яко не имеющие их»). В юстиниановой новелле 6. 1. 3 содержится иное предписание: кандидат в епископы должен быть либо неженатым, либо женатым на женщине «от ее девичества». Вопросы семейной жизни духовенства подробно регламентировал Трулльский (Пято-шестой Вселенский) Собор 691–692 гг., оказавший затем значительное влияние на имперское законодательство о браке (напр., в Эклоге) (Τρωιάνος. 1992. Σ. 28–29); на этом Соборе был определен целибат для епископата (Трул. 12, 48). Клирикам запрещалось также вступать в брак с иноверцами или еретиками, если только последние не пообещают перейти в Православие (Халк. 14; Лаод. 10; Карф. 21).

Новелла Юстиниана 137. 10, а за ней и «Частная пространная эклога» (Ecloga privata aucta, II 16, 19), возникшая предположительно между 829 и 870 гг. в Юж. Италии, предусматривают уход в мон-рь как причину расторжения брака, заключенного либо по устному, либо по письменному соглашению (Schoell, Kroll. Novellae. P. 650; Zachariä v. Lingenthal. 1865. S. 13, 14; ср.: Медведев. 1989. С. 226).

Христианизация частного права происходила не только на содержательном, но и на формальном уровне, проявляясь, напр., в использовании Свящ. Писания в правовых текстах. Так, в порядке частной инициативы составляются такие юридические сборники, как Закон Моисеев (Νόμος Μωσαικός), целиком основанный на древнеиудейском законодательстве ВЗ. В светских законодательных сборниках (напр., в «Эклоге») появляются цитаты из Свящ. Писания (Медведев. 1984. С. 369).

Уголовное право и Церковь.

Визант. христ. гос-во боролось с язычниками и еретиками при помощи как адм., так и уголовных наказаний. Уже имп. Константин Великий принимал меры против языческих культов (Euseb. Vita Const. IV 25) и гаданий (CTh IX 16. 1–2); он же позаботился о том, чтобы иудеи, переходящие в христианство, не подвергались преследованиям со стороны своих бывш. единоверцев — в противном случае последних следовало сжечь на костре (CTh XVI 8. 1; CJ I 9. 3) (см.: Ehrhardt. 1955. S. 165–182). Язычникам и иудеям запрещалось под угрозой крупного штрафа иметь рабов-христиан, а за обрезание раба-христианина хозяину-иудею грозила смертная казнь (Euseb. Vita Const. IV 27; CJ I 10; Novell. Just. 37. 7 — обрезание рабов как условие вкушения ими евр. пасхи упоминается в ВЗ (Исх 12. 44), ср.: Ehrhardt. 1955. S. 181–183). Начиная с 354 г. регулярно издаются эдикты, налагающие запрет на языческие культы под страхом смерти (gladio ultore) (CJ I 11). Казнь полагалась также за возвращение к языческим обрядам после принятия Крещения (Proch. 39. 33).

Для отступников от христианства, еретиков и сектантов первоначально предусматривались адм. наказания — штрафы и др. поборы в пользу гос-ва (CJ I 5. 1; 7. 1). С 380 г. еретики и сектанты подвергаются уголовным наказаниям. Под страхом смерти им было запрещено устраивать собрания, рукополагать священников, крестить, участвовать в хозяйственной деятельности (CJ I 5. 14). Категорически запрещалось допускать их в черту города (CTh XIV 5. 6.; XVI 5. 14; 15; 65; CJ I 1. 2). Места их собраний — будь то общеcтвенные или частные здания — подлежали конфискации в пользу Церкви (CJ I 5. 3). «Исагога» запрещает еретикам, иудеям и язычникам исполнять гражданские и военные должности, фактически лишая их большей части гражданских прав (ἐσχάτως ἀτιμοῦνται) (Eisag. 9. 13). Суровым преследованиям подвергались приверженцы манихейства, расследования против них не имели срока давности (CJ I 5. 4, 5). Манихеям, перешедшим в христианство, а потом вновь вернувшимся к своим обрядам, полагалась смертная казнь (CJ I 5. 16; Basilic. I 1. 31; Proch. 39. 28). Манихейство, как и церковный раскол, приравнивалось к гос. преступлению (publicum crimen). Cмертную казнь манихеям и монтанистам предписывали «Эклога» (Ecl. 17. 52) и «Прохирон» (Proch. 39. 28–29). Участникам раскола донатистов закон назначал ссылку с лишением имущества и конфискацией церковных построек, а за упорство в расколе — крупные штрафы (для чиновников) или побиение палками (для частных лиц и рабов). Раскольникам запрещалось занимать гос. должности, заключать контракты, выступать свидетелями на суде (CTh XVI 5. 52; 54; CJ I 5. 4; ср. Апост. 75).

Юридические основы власти императора и Патриарха. Теория «симфонии» властей.

Вводная конституция к «Дигестам» имп. Юстиниана декларирует способность законов упорядочивать как «человеческие», так и «божественные» дела (Deo auctore 1). В гос. идеологии Византии наблюдалась тенденция ставить императора над Церковью, объявляя его «наместником Христа», «архиереем, пусть и не служащим» и т. п. (Остроумов. 1893. С. 462–463; Медведев. 2001. С. 75–79). Вместе с тем широкие полномочия К-польских Патриархов в решении церковных вопросов и их общественный авторитет доставляли немало проблем императорам, если они осмеливались нарушить церковные каноны. Влияние императора на дела Церкви было хоть и велико, но не безгранично. В каноническом праве высшим юридическим авторитетом обладал не император, а Вселенский Собор. Император в отношении Церкви выступал de iure как надзирающая и координирующая, но не как руководящая инстанция. Вместе с Патриархом он был обязан следить за соблюдением канонов, однако не имел права издавать, отменять и толковать каноны и не мог без санкции митрополита принимать от клириков прошения и выступать в роли посредника или судьи по церковным вопросам (ср.: Халк. 9; Антиох. 11, 12; Сард. 7–9; Карф. 73, 119). Роль императора в Церкви ограничивалась лишь неск. (хотя и весьма важными) адм. функциями: он утверждал кандидатов на патриаршие престолы, созывал Вселенские Соборы, утверждал соборные постановления (Ioannou. 1962. P. 509–511; RegImp. N 2108, 2139), подкреплял особыми законами действенность церковных канонов (Novell. Just. 137. 4), мог менять церковно-адм. структуру, присваивая ранги епископиям и митрополиям (CJ I 2. 6; Халк. 12; Трул. 38; RegImp. N 1897a, 2109, 2232, 2234, 2235, 2270). Император также мог поручить епископу или гос. чиновнику разобрать то или иное спорное дело, касающееся Церкви (Карф. 104; Novell. Just. 123. 8; RegImp. N 2153). В особых случаях императоры брали на себя и ряд адм. функций церковных властей: назначение митрополитов (Reg. Imp. N 2091), вызов митрополитов в столицу на патриарший суд (Ibid. N 2132), переподчинение мон-рей (Ibid. N 2141, 2179, 2179). Поскольку Церковь не имела собственного карательного аппарата, император выступал также в роли инстанции, защищающей интересы Церкви методами принуждения (Медведев. 2001. 75). Однако деятельность императора в поддержку правосл. веры и Церкви подробно не регламентировалась, а потому нередко носила характер импровизации. Ни церковные каноны, ни светские законы ничего не говорят о праве императора толковать основы христ. вероучения и навязывать эти толкования Церкви. Тем не менее произвольное вмешательство императоров в богословские споры периода Вселенских соборов на стороне одной из партий имело место и нередко приводило к временному торжеству еретических догматов.

К-польский Патриарх был не только предстоятелем своего Патриархата, но со времени правления имп. Зинона, а затем Юстиниана I считался руководителем всех церковных дел в империи (CJ I 2. 16; 24) и (в идеале) духовным наставником императора. Имп. Юстиниану принадлежит и первая формулировка принципа «симфонии» в преамбуле к 6-й новелле: гармоничное сотрудничество светской и духовной властей. Тот же принцип согласия царской и патриаршей власти эксплицитно сформулирован в «Исагоге» (Eisag. 3. 8) и повторен позднее в «Алфавитной синтагме» Матфея Властаря (XIV в.) (ср.: Медведев. 2001. 72–74).

Впервые в визант. светском праве разд. «О патриархе» появляется в «Исагоге» — офиц. законодательном сборнике, написанном при участии Патриарха Фотия (858–867, 877–886). Здесь Патриарх именуется «живым и одушевленным образом (εἰκиν) Христа, словами и делами изобразующим Истину» (Eisag. 3. 1). Правом и обязанностью Патриарха является выступление перед императором в защиту Православия. Только Патриарх имел право толковать церковные каноны, принимать в лоно Церкви кающихся еретиков и отступников либо поручать это др. лицам (Eisag. 3. 4, 5, 11).

Юридический статус Римской кафедры в светском и церковном праве.

Имп. Юстиниан I в CJ. I 1. 7 и Nov. 131. 2 отдает рим. папе первенство перед Патриархом К-поля. В то же время в распоряжениях имп. Зинона от 477 г. (CJ. I 2. 16) и Юстиниана I от 530 г. (CJ I 2. 24) Великая Церковь К-поля названа «матерью православной религии всех христиан» и «главой всех прочих (церквей)», ее привилегии «относительно поставлений епископов и права восседания впереди прочих» (super... iure ante alios residendi) подтверждаются «на вечные времена» (in perpetuum) (ср.: Нарбеков. 1899. С. 55). С кон. IV в. соборные правила (Конст. 3) признают почетное старшинство К-польского престола «после епископа Рима»; Халк. 28 и Трул. 36 добавляют, что утверждение за К-польской кафедрой «равных привилегий» (ἴσα πρεσβεῖα) с кафедрой «старого Рима» мотивируется столичным статусом обоих городов. Это равенство подкреплялось правом К-польского архиепископа поставлять митрополитов в Асийский, Понтийский и Фракийский диоцезы (Халк. 28). Еще ранее указом Феодосия II от 421 г. (CTh I 2. 6) юрисдикции К-поля была подчинена церковная организация провинции Иллирик; данное положение, не признанное Римом, закрепил иконоборческий имп. Лев III Исавр (717–741).

Согласно Халк. 9 и 17, К-польский Патриарх наряду с экзархом диоцеза имел право окончательного судебного решения в спорах между епископами одной епархии, т. е. выступал как высшая апелляционная инстанция. Эти полномочия К-польского Патриарха со ссылкой на каноны и «божественные законы» были подтверждены и распространены на все части империи в «Исагоге» (Eis. 3. 9–10; ср. Τρωιάνος. Μέγας Φиτιος. Σ. 499). Рим. епископ согласно Сард. 3–5 также мог выступать в качестве апелляционной инстанции (Troianos. 1991. S. 251–255).

Изд.:Бенешевич В. Н. Древне-славянская кормчая XIV титулов без толкований. СПб., 1906–1907. Lpz., 1974^r; Т. 1. Вып. 1–3; Т. 2 / Под ред. Я. Н. Щапова. София, 1987; Corpus Iuris Civilis. Vol. 1: Institutiones / Ed. P. Krueger. Digesta / Ed. Th. Mommsen, P. Krueger. B., 1963; Vol. 2: Codex Iustinianus / Ed. P. Krueger. B., 1963; Vol. 3: Novellae / Ed. R. Schoell, G. Kroll. B., 1963; Ioannou P.-P. Discipline générale antique (II^e–IX^e s.). T. 1/1: Les canons des conciles œcuméniques. R., 1962; T. 1/2: Les canons des synodes particuliers. R., 1962; T. 2: Les canons des pères grecs. R., 1963.

Лит.: Азаревич Д. История визант. права. Ярославль, 1876–1877. Т. 1. Ч. 1–2; Курганов Ф. А. Отношения между церк. и гражданскою властью в Визант. империи (325–565 гг.). Каз., 1880. Lpz., 1983^r; Остроумов М. Введение в правосл. церк. право. Х., 1893. T. 1; Нарбеков В. Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона. Каз., 1899. Ч. 1; Суворов Н. С. Визант. папа: Из истории церк.-гос. отношений в Византии. М., 1902 (Рец.: Соколов И. // ВВ. 1902. Т. 9. С. 226–228); Соколов И. И. Избрание патриархов в Византии с пол. IX до пол. XV в. СПб., 1907; он же. Вселенские судьи в Византии. Каз., 1915; Alibizatos H. S. Die kirchliche Gesetzgebung des Kaisers Justinian I. B., 1913. Aalen, 1973^r; Wenger L. Canon in den römischen Rechtsquellen. W., 1942; RegImp; RegCP; Lemerle P. Le juge général des grecs et la réforme judiciaire d’Andronic III // Mémorial L. Petit. Bucarest, 1948. P. 292–316; Biondi B. Il diritto romano cristiano. Mil., 1952–1954. T. 1–3; idem. Il diritto romano. Bologna, 1957; Ehrhardt A. Constantin der Grosse: Religionspolitik und Gesetzgebung // Zschr. d. Savigny-Stiftung f. Rechtsgeschichte. Romanistische Abt. 1955. Bd. 72. S. 127–190; Ioannou P.-P. Pape, concile et patriarches dans la tradition canonique de l’église orientale jusqu’àu IX^e s. // Idem. Discipline générale antique (IV^e–IX^e s.). R., 1962. T. 1. Pt. 2: Les canons des synodes particuliers. Append. 2. P. 489–550; idem. La législation impériale et la christianisation de l’empire romain (311–476). R., 1972; Τρωιάνος Σ. Ἡ ἐκκλησιαστικѕ δικονομία μέχρι τοῦ θανάτου τοῦ ‘Ιουστινιανοῦ. Ἀθῆναι, 1964; idem. Τῆ περ€ τὸν θρησκείαν ἐγκλήματα εἰς τῆ νομοθετικῆ κείμενα τῶν μέσων βυζαντινῶν χρόνων // Δίπτυχα. 1979. T. 1. S. 168–193; idem. Μέγας Φиτιος και οι διατάξεις τῆς «Εισαγωγής» // Εκκλησία και Θεολογία. 1989/1991. T. 10. S. 489–504; idem. Die Wirkungsgeschichte des Trullanum (Quinisextum) in der byzantinischen Gesetzgebung // Annuarium Historiae Conciliorum. 1992. Vol. 24. P. 95–111; idem. Η Πενθέκτη οικουμενική Σύνοδος και το νομοθετικό της έργο. Ἀθήνα, 1992; idem. Οι πηγές του Βυζαντινού δικαίου. Ἀθήνα, 1999; Scharf J. Ius Divinum: Aspekte und Perspektiven einer byzant. Zweigewaltentheorie // Polychronion: Fs. Fr. Dölger. Hdlb., 1966. S. 462–479; Hunger H. Christliches und Nichtchristliches im byzant. Eherecht // Österreich. Archiv für Kirchenrecht. 1967. Bd. 18. S. 305–325; Darrouzès J. Le registre synodal du patriarcat Byzantin au XIV^e s. P., 1971; Pieler P. E. Byzantinische Rechtsliteratur // Hunger. Literatur. Bd. 2. S. 445–461; Липшиц Е. Э. Юридические школы и развитие правовой науки // Культура Византии, IV — 1-я пол, VII в. М., 1984. С. 358–370; Simon D. Princeps legibus solutus // Gedächtnisschrift für W. Kunkel / Hrsg. D. Nörr, D. Simon. Fr./M., 1984. S. 449–492; Burgmann L. Palatium canonibus solutum: Vier Texte zum byzant. Kirchen- und Verfassungsrecht // Cupido Legum / Hrsg. L. Burgmann u. a. Fr./M., 1985. S. 19–32; Медведев И. П. Развитие правовой науки // Культура Византии, 2-я пол. VII–XII в. М., 1989. С. 216–240; он же. Византийское право на заключительном этапе своего развития // Культура Византии, XIII — 1-я пол. XV в. М., 1991. С. 298–312; он же. Правовая культура Визант. империи. СПб., 2001; Troianos Sp. N. Die kirchenrechtlichen Novellen Leons VI. und ihre Quellen // Subseciva Groningana. 1990. Vol. 4. P. 233–247; idem. Nomos und Kanon in Byzanz // Kanon. 1991. Bd. 10. S. 37–51; idem. Der Apostolische Stuhl im frühmittelbyzant. kanonischen Recht // Il primato del vescovo di Roma nel primo millennio. Ricerche e testimonianze. Vat., 1991. P. 245–259; Selb W. Zur Christianisierung des Eherechts // Eherecht und Familiengut in Antike und Mittelalter / Hrsg. D. Simon. Münch., 1992. S. 1–14; Dagron G. Le caractère sacerdotal de la royauté d’après les commentaires canoniques du XII^e siècle // Το Βυζάντιο κατά τον 12^ο αιώνα: Κανονικό Δίκαιο, κράτος και κοινωνία. Ἀθήνα, 1991. S. 165–178; Saradi H. The Twelfth Century Canon Law Commentaries on the ΑΡΧΟΝΤΙΚΗ ΔΥΝΑΣΤΕΙΑ: Ecclesiastical Theory vs. Juridical Practice // Ibid. S. 375–404; Schminck A. Zur Entwicklung des Eherechts in der Komnenenepoche // Ibid. S. 211–243; Суворов Н. С. Учебник церк. права / Под ред. В. А. Томсинова. М., 2004.

Римско-византийское правовое наследие в православном мире.

Происходившее в ср. века активное вовлечение слав. стран в культурную орбиту Византии выражалось, помимо прочего, в интенсивной деятельности по переводу визант. сборников канонического и светского права на слав. язык. Эта деятельность началась уже во время моравской миссии святых Кирилла (Констанина) и Мефодия (863–885) и продолжалась у юж. славян до сер. XIV в., а на Руси вплоть до кон. XVII в. Главная роль в рецепции визант. права у славян принадлежала юридическим сборникам — кормчим книгам (иногда называемым также «номоканонами»). В силу того обстоятельства, что церковная жизнь в Византии регулировалась как светским, так и каноническим правом, создатели кормчих использовали для своих целей тексты обеих правовых традиций.

Так же как в Византии, у славян существовало разделение церковной и светской юрисдикции. В Церкви действовали епископские (митрополичьи) суды, приговоры к-рых выносились на основании кормчих книг. В юрисдикции Церкви находились дела, касающиеся клириков и др. «церковных людей» — вдовиц, монахов, зависимых крестьян. Кроме того, церковный суд мог рассматривать дела мирян, если они касались вероисповедных и церковно-дисциплинарных вопросов и христ. морали. Дела, касающиеся заключения и расторжения брака, также подлежали церковной юрисдикции. Иногда в виде исключения юрисдикция Церкви могла распространяться на традиционно светские области права, такие как внешняя политика или уголовный процесс (в частности, дела о поджоге, краже урожая или одежды) (Щапов. 1971. С. 75; он же. 1976. С. 88–89; Pantazopoulos. 1984. P. 42–43; Щапов. 1989. С. 99). С течением времени римско-визант. и (в меньшей мере) церковное законодательство начинает проникать и в светские юридические книги славян, занимая в них почетное первое место. Старые правовые кодексы («Русская Правда», княжеские уставы и т. п.) также переписывались в составе слав. номоканонов, но занимали в них последние листы. Иногда переводы визант. юридических текстов объединялись с памятниками местного права в рамках особых редакций, образуя замысловатое переплетение правовых норм различного происхождения (Пространная ред. «Закона судного людем», частично слав. эклога, сборники епитимий и т.п.).

В целом заимствованное (визант.) право играло в правосл. странах Юж. и Вост. Европы двоякую роль. С одной стороны, оно представляло собой образцовую юридическую модель, на к-рую ориентировалось местное законодательство (Burgmann. 1996. S. 286–287). С др., нормы визант. права могли в особых случаях находить свое применение в местном судопроизводстве и проникать в правовые сборники общегос. или местного значения («Мерило праведное», Пространная редакция «Закона судного людем», кормчие книги).

«Эклога» императоров Льва III и Константина V.

Рецепция римско-визант. права у славян началась на исходе IX в. в Моравии и в X в. была продолжена в Болгарии. Около сер. XI в. переводные юридические сборники проникают на Русь (Burgmann. 1991). Первым сборником визант. светского права, переведенным на слав. язык, была «Эклога» императоров Льва III и Константина V (741), содержащая нормы брачного, наследственного, вещного, процессуального и уголовного права (Burgmann. Ecloga. S. 672; Τρωιάνος. 1999. Σ. 112–119). Ряд титулов и глав Эклоги был переведен в Моравии св. Мефодием (см. Максимович. 2002) и сохранился в рус. кормчих книгах под названием «Закон судный людем» (изд.: Тихомиров, Милов. 1961; Vaέica. 1971). При этом греч. оригинал был местами изменен, слишком строгие наказания (в т. ч. увечья) заменены более мягкими, за ряд проступков назначается церковное покаяние. В Моравии св. Мефодий перевел также сборник канонов в 50 титулах Иоанна Схоластика. Мефодиевские юридические переводы сохранились только в рус. рукописях XIII–XVII вв., и, возможно, были доставлены на Русь уже в XI в. непосредственно от зап. славян. На Руси возникли также Пространная и Сводная редакции «Закона судного» (изд: Тихомиров, Милов. 1961). В сер. XVII в. мефодиевская (краткая) редакция «Закона судного» была включена в Печатную Кормчую в качестве 46 главы (Žužek. 1964. P. 85–86).

Дальнейший этап рецепции «Эклоги» у славян связан с ее полным переводом в Болгарии, возможно, при царе Симеоне (893–927). Этот полный перевод Эклоги был, вероятно, принесен на Русь болг. духовенством после разгрома Болгарии Византией (1014) и сохранился только в рус. списках. По мнению Л. В. Милова полный перевод «Эклоги» был сделан в XI на Руси (Милов. 1976. 1984). Вместе с «Законом судным людем» слав. «Эклога» была включена в кон. XIII в. в офиц. (по мнению акад. М. Н. Тихомирова) правовой кодекс Сев.-Вост. Руси «Мерило праведное» (изд.: Тихомиров. 1961. С. 334–393), а в сер. XVII в. — в Печатную Кормчую.

Неск. фрагментов «Эклоги» «О послусех» (т. е. свидетелях) вошли в рус. правовой сб. XIII в. «Книги законные» (Ecl. 14. 8; 14. 1; 14. 2–5 — ср.: Павлов. 1885. С. 86–87, 90; Милов. 1984). Еще один фрагмент о запрещенных браках (Ecl. 2. 2) в версии, близкой к болг. переводу, вошел в дополнительные статьи Древнеславянской кормчей без толкований (изд.: Бенешевич. 1987. С. 51–52).

«Собрание 87 (93) глав».

Др. визант. сборником, нашедшим популярность у славян, было т. н. «Собрание 87 глав» (Collectio LXXXVII capitulorum), представлявшее собой тематическую выборку из Юстиниановых новелл, относящихся к Церкви. Автором «Собрания» считается Иоанн Схоластик. Перевод на слав. язык был сделан в Болгарии, вероятно, в X в., оригиналом послужила рукопись, содержащая дополнительные 6 глав, вслед. чего у славян данное собрание насчитывает не 87, а 93 главы (Vaέica. 1959). В XI в. сборник попадает на Русь вместе с Древнеславянской кормчей без толкований. Как и последняя, слав. «Собрание 87 (93) глав» сохранилось в рус. «Ефремовском» кодексе XII в. и в ряде позднейших списков (изд.: Бенешевич. 1907. С. 739–837). В кон. XIII или нач. XIV в. в Сев.-Вост. Руси фрагменты «Собрания 87 (93) глав» были включены в Устюжскую кормчую (Maksimovič. 1998. S. 480. № 24, 26).

В нач. XIII в. в связи с образованием автокефальной Сербской Церкви при свт. Савве Сербском (возможно, еще раньше на Афоне) был сделан новый слав. перевод «Собрания 87 глав» на этот раз без дополнительных 6 глав, зато с особым оглавлением. Во 2-й пол. XIII в. Сербская кормчая («Номоканон св. Саввы») вместе с «87 главами» попадает через Болгарию на Русь, где расходится в большом количестве списков и используется в 70-е гг. XIII в. при создании Кормчей русской редакции. В рус. Печатной кормчей «Собрание 87 глав» составляет гл. 42 (Žužek. 1964. P. 82).

Интересная редакция «87 глав» находится в упомянутом древнерус. юридическом сборнике кон. XIII в. «Мерило праведное»: до гл. 61 использован древнейший болг. перевод, гл. 62–86 взяты из серб. перевода, гл. 87 опущена.

«Прохирон» («Закон градский»).

Чрезвычайно популярен у славян был визант. юридический сб. «Прохирон», изданный в нач. X в. имп. Львом VI. Нек-рые главы «Прохирона» были переведены уже в Болгарии и вошли в дополнительные статьи Древнеславянской кормчей без толкований. Речь идет о главах 7. 1–28 (о запрещенных браках), 24. 1–4 (о наследовании имущества епископов и монахов), 28. 1, 2–4 (о поставлении в епископы и пресвитеры) (изд.: Бенешевич. 1987. С. 43–51, 54–56, 64–65). Эти же фрагменты (кроме 28. 1, 2–4) вошли на Руси в Устюжскую кормчую XIII–XIV вв. (Maksimovič. 1998. S. 480, N 20, 22, 27). Самое позднее в нач. XIII в. фрагменты об основаниях для развода (Proch. 11. 6–11) были включены в одну из редакций «устава Ярослава, сына Володимирова о церковных судех» (Щапов. 1976. C. 90). В рус. юридическом сб. «Книги законные», составленном из переводов визант. права, также были использованы главы из «Прохирона» Proch. 39. 1–8, 11–13, 10, 14–19, 22–25, 27, 40–72, 74–75 (о «Земледельческом законе»), 77–78, 80, 79, 81–85 (уголовное право); 40 (о разделе военной добычи); 26. 2 (эманципация детей после смерти отца); 11. 1–2, 5–18; 7. 28; 4. 26; 5. 4; 4. 27 (брачное право); 27. 1–4; 5–8, 12, 11, 13, 22, 29, 24–25, 28, 26–27, 29–31, 33, 36 (процессуальное право) (изд.: Павлов. 1885. С. 63–90).

Полный слав. перевод «Прохирона» был сделан в Сербии в XIII в. во время подготовки «Номоканона св. Саввы» (изд.: Петровиž. 1991. Л. 267об.–327об.). На Руси он вошел вместе со слав. «Эклогой» и «Собранием 87 глав» в сб. «Мерило праведное» (изд.: Тихомиров. 1961. C. 463–663), а потом и в Печатную Кормчую (гл. 49/48, ср. Žužek. 1964. P. 88–89). В Соборном уложении 1649 г. также использованы отдельные статьи: Proch. 16. 12 (Улож. X 259), 17. 1 (Улож. X 227), 17. 9 (Улож. X 260, 272), 17. 11 (Улож. X 275), 19. 15 (Улож. X 276), 27. 4 (Улож. X 170), 30. 13 (Улож. XVII 15), 38. 4 (Улож. X 277), 38. 17 (Улож. X 278), 38. 18 (Улож. X 279), 39. 17 (Улож. VIII 20), 39. 18 (Улож. II 4; X 228), 39. 35 (Улож. XXII 1–2, 13–14), 39. 36, 40 (Улож. XXII 16), 39. 48 (Улож. X 233), 39. 53 (Улож. VIII 28–29), 39. 76 (Улож. X 224–225), 39. 77 (Улож. X 226) (ср.: Рождественский. 1843. С. 111; Тихомиров, Епифанов. 1961).

«Исагога».

В посл. четв. IX в. в К-поле был издан юридический сборник «Исагога» в 40 титулах, трактующий вопросы публичного, а также брачного, наследственного и уголовного права. В числе авторов сборника предполагают К-польского Патриарха свт. Фотия (858–867, 877–886). Особенную известность «Исагога» приобрела благодаря тому, что в ней была сформулирована концепция соотношения 2 властей — светской и духовной (титулы «Об императоре» и «О патриархе»). Эти титулы по указанию Патриарха Московского и всея Руси Никона были переведены на церковнослав. язык в сер. XVII в. (Сокольский. 1894. С. 50–53; Vernadsky. 1928. S. 127–142). Статьи 8-го титула «Исагоги» о полномочиях епископа и поставлениях на мзде (Eisag. 8. 13, 15, 1) в слав. переводе вошли в Печатную Кормчую (гл. 36).

«Номоканон XIV титулов».

При имп. Ираклии (610–641) в К-поле возник «Номоканон XIV титулов», составленный из различных источников (преимущественно из церковных канонов и кодификации имп. Юстиниана I) (Τρωιάνος. 1999. Σ. 134–135, 139–141, 144–147). В кон. IX в. при Патриархе Фотии в К-поле «Номоканон» был существенно расширен и снабжен новым предисловием. Эта «фотиевская» версия была усвоена славянами по крайней мере в 3 частичных переводах.

Впервые отрывки «Номоканона» были переведены (вероятно, ок. 1170) рус. переводчиками на Афоне в составе обширной визант. компиляции святоотеческих и канонических текстов «Пандектов» Никона Черногорца (Максимович. 1998. С. 570–572). В XIV в. в Болгарии был сделан второй перевод «Пандектов» Никона, также содержащий фрагменты «Номоканона XIV титулов». В нач. XIII в. в ходе работы над «Номоканоном св. Саввы» в Сербии был сделан новый перевод избранных глав «Номоканона XIV титулов» (в общей сложности 33 главы из 237; титулы III, XII и XIV полностью опущены) (изд.: Петровиž. 1991. Л. 240 об. — 249 об.). В составе серб. номоканона эти главы попадают на Русь, где переписываются в сб. «Мерило праведное» под заглавием «От различных тител, рекше грании, Иустиньяна цесаря» (Тихомиров. 1961. C. 262–288); в XVII в. входят в рус. Печатную Кормчую (гл. 44; ср. Žužek. 1964. P. 83–84).

«Алфавитная Синтагма» Матфея Властаря.

В 1335 г. иером. из Фессалоники Матфей Властарь составил т. н. Алфавитную Синтагму — юридический справочник с классификацией материала по буквам греч. алфавита. В качестве источников были использованы церковные каноны, Кодекс, «Дигесты» и новеллы имп. Юстиниана, «Эклога», «Исагога», «Прохирон», а также «Номоканон XIV титулов» (Τρωιάνος. 1999. Σ. 297–300). Чрезвычайно популярный в Византии, сборник Властаря был не позднее 1349 г. переведен в Сербии на сербско-церковнослав. язык (изд.: Новаковиž С. Матиje Властара Синтагмат. Београд, 1907). Ок. 1349 г. на основе полного перевода Синтагмы возникла ее краткая редакция, в к-рой были оставлены преимущественно нормы светского права (изд.: Флоринский. 1888. Прил. С. 95–203). Эта краткая редакция вошла в корпус законов серб. царя Стефана IV Душана (1331–1355). Вплоть до XVII в. Синтагма Властаря оставалась одним из важнейших руководств по визант. праву на Балканах. С посл. четв. XIV в. известны и болг. ее списки. В 1461 и 1495 гг. были сделаны ее списки для валашского господаря Иоанна Владислава и молд. Стефана Великого. По всей видимости, она служила офиц. юридическим кодексом в дунайских княжествах вплоть до XVII в., поскольку иные источники права этого периода неизвестны. Первое национальное законодательство румыноязычные области получили только в 1649 и 1652 гг., причем кодекс 1652 г. «Pravila cea mare», по всей видимости, испытал определенное влияние Алфавитной Синтагмы. В завоеванной османами Греции труд Властаря был использован при составлении Номоканона Мануила Малакса (1563). В 1695 г. в Москве инок Чудова мон-ря Евфимий сделал новый церковнослав. перевод Алфавитной Синтагмы (сохр. в ркп. РНБ. Соф. 1179, 1695 г.) (данные Т. А. Исаченко).

«Шестикнижие» Константина Арменопула.

В 1345 г. судья из Фессалоник Константин Арменопул составил на основе Василик обширный юридический сб. «Шестикнижие» (Τρωιάνος. 1999. Σ. 286–290). Совместно с Алфавитной Синтагмой Властаря это сочинение было неоднократно парафразировано на народном греч. языке и широко использовалось в Греции в период тур. ига (Papastathis. 1976. S. 68; Argyriadis. 1984. S. 246). После освобождения Греции и вплоть до введения «Гражданского кодекса» (1946) «Шестикнижие» составляло важную часть действующего права в греч. гос-ве. Книга Арменопула на греч. языке была признана тур. властями в качестве действующего юридического кодекса также и в оккупированной (с 1393) Болгарии (Soloviev. 1955. P. 611). Первая слав. версия «Шестикнижия» была создана только в 1798 г. ученым клириком Петаром Витковичем, к-рый перевел его на серб. язык для использования правосл. сербами в империи Габсбургов. Однако австр. власти не разрешили напечатать перевод. В кон. XVII в. «Шестикнижие» наряду с Алфавитной Синтагмой Властаря послужило источником для Уложения груз. царя Вахтанга VI (Papastathis. 1976. S. 67).

Византийское право на Руси.

После Крещения Руси визант. право начинает проникать в правовую систему Древнерусского гос-ва. Княжескими уставами «О церковных судах» вводится особая церковная юрисдикция (Щапов. 1989. С. 97–123), находящая соответствие в «Номоканоне XIV титулов» (VIII 4; IX 1; 17), новеллах имп. Юстиниана (Novell. Just. 133. 21–22), «Исагоге» (Eisag. 9. 12). Обращение к «греческому номоканону», эксплицитно упомянутому в Уставе кн. Владимира, восходит, вероятно, к инициативе греч. иерархов, управлявших в ранний период Русской Церковью. Уже в XII в. имеются надежные данные о том, что визант. законодательство в слав. переводах не только было известно, но и применялось на Руси (Бенеманский. 1917. С. 19–20). Так, с появлением на Руси переводов из «Прохирона» и «Эклоги» в рус. право вводится требование составлять завещание, находясь в здравом уме. В рус. праве XIV–XV вв. отмечается влияние Эклоги на количество свидетелей при составлении завещания (7, 5 или 3) (ср. Ecl. 5. 2–4); иногда под влиянием местных традиций к ним добавляется еще один — духовник завещателя (Семенченко. 1986. С. 166; Ščapov. 1986. P. 493).

Во мн. случаях традиц. обычное право вступало в противоречие с визант. влиянием. Так, в рус. юридических сборниках дочерям завещателя отказывается в наследстве, если имеется муж. потомство (Бенеманский. 1917. С. 136–137; Российское законодательство X–XX вв. М., 1984. Т. 1. С. 261), в то время как римско-визант. право устанавливало равные права детей муж. и жен. пола на наследство (Proch. 30. 2). Однако в 1446 г. зафиксировано первое рус. завещание, в к-ром завещаемое имущество распределяется между супругой и детьми обоего пола (Бенеманский. 1917. С. 138). Визант. правило о разделе наследства между детьми обоего пола встречается также в приложении к Уставу новгородского кн. Всеволода (впрочем, в относительно позднем списке) (Российское законодательство X–XX вв. М., 1984. Т. 1. С. 253, 261).

С кодификацией рус. права при Алексее Михайловиче (1649) и изданием Печатной Кормчей (1650, 2-е изд. 1653) на Руси официально вступило в силу визант. законодательство о браке. Семейное право в извлечениях из сочинений Феодора Вальсамона, новелл имп. Алексея I Комнина (1081–1118), «Шестикнижия» Арменопула использовались на Руси еще в XVIII и XIX вв. Это относится и к определенным областям вещного, обязательственного и процессуального права (ср. Рождественский. 1843. С. 122, 125слл.).

Римско-визант. право в слав. переводах нашло широчайшее распространение в странах Юж. и Вост. Европы. Разумеется, в слав. землях и на Руси оно не могло применяться в полном объеме (впрочем, это относится и к самой Византии). Тем не менее сфера его применения охватывала важные сферы общественной жизни Др. Руси и позднее Российской империи. Правовые вопросы, связанные с семьей и браком, находились в юрисдикции правосл. Церкви и решались в соответствии с установлениями визант. канонического и светского права до сер. XIX в. Действовали также визант. нормы о числе свидетелей (процессуальное право), нек-рые положения обязательственного, наследственного и уголовного права (включенные в сб. «Книги законные»), а также имп. законодательство о Церкви. В Русской Церкви с начала ее истории в судах по церковным делам и над церковными людьми почти в полном объеме применялось визант. каноническое право.

Лит.: Библиогр.: [Burgmann L., Kaufhold H. et al.]. Bibliographie zur Rezeption des byzant. Rechts im alten Russland sowie zur Geschichte des armenischen und georgischen Rechts. Fr. / M., 1992; издания и исследования: Рождественский Н. Ф. Раcсуждение о влиянии греко-римского права на российские гражданские законы. СПб., 1843. С. 67–220; Павлов А. С. «Книги Законныя». СПб., 1885; Флоринский Т. [Д]. Памятники законодательной деятельности Душана, царя сербов и греков. К., 1888; Сокольский В. О характере и значении Эпанагоги // ВВ. 1894. Т. 1. С. 17–54; Бенеманский М. и. O PROXUEIROS NOMOS имп. Василия Македонянина. Серг. П., 1906. Т. 1; он же. «Закон Градский»: Значение его в рус. праве. М., 1917; Vernadsky G. V. Die kirchlich-politische Lehre der Epanagoge und ihr EinfluЯ auf das russische Leben im 17. Jh. // BNGJ. 1928. Bd. 6. S. 119–142; Soloviev A. Le droit byzantin dans la codification d’Etienne Douchan // Nouvelle Revue hist. de droit, 4^e sér. 1928. T. 7. P. 387–412; idem. L’influence du droit byzantin dans les pays orthodoxes // Relazioni del X Congr. Int. di Scienze Storiche. Firenze, 1955. T. 6. P. 599–650; idem. Der Einfluss des byzant. Rechts auf die Völker Osteuropas // Zschr. d. Savigny-Stiftung f. Rechtsgeschichte. Romanistische Abt. 1959. Bd. 67. S. 432–479; Vašica J. Collectio 87(93) capitulorum dans les nomocanons slaves // Bsl. 1959. T. 20/1. S. 1–8; idem (ed.). Zakonъ sudnyi ljudьmъ = Soudný zбkonнk pro lid // Magnae Moraviae Fontes Historici. Brno, 1971. T. 4. S. 178–198; idem (ed.). Nomokanon // Ibid. S. 205–363; Тихомиров М. Н., Милов Л. В. [изд.]. «Закон судный людем» краткой редакции. М., 1961; они же [изд.]. «Закон судный людем» Пространной и Сводной редакции. М., 1961; Тихомиров М. Н. (ред.) «Мерило праведное» по рукописи XIV в. М., 1961; Тихомиров М. Н., Епифанов П. П. Соборное Уложение 1649 г. М., 1961; Žužek I. Kormиaja Kniga: Stud. on the Chief Code of Russian Canon Law. R., 1964; Щапов Я. Н. Устав князя Ярослава и вопрос об отношении к визант. наследию на Руси в сер. XI в. // ВВ. 1971. Т. 31. С. 71–78; он же. Древнерус. княжеские уставы XI–XV вв. М., 1976; он же. Визант. и южнослав. правовое наследие на Руси в XI–XIII вв. М., 1978; idem. Le droit romain oriental en Russie jusqu’àu XVI^e s. // Popoli e spazio romano tra diritto e profezia. R., 1986. P. 487–495; он же. Государство и Церковь Древней Руси. М., 1989; Милов Л. В. О древнерус. переводе визант. кодекса законов VIII века («Эклоги») // История СССР. 1976. № 1. С. 142–163; он же. Древнерус. перевод Эклоги в кодификационной обработке кон. XIII в. // ВМУ: Ист. 1984. № 3. С. 56–65; Papastathis Ch. K. Zur Verbreitung der «Hexabiblos» des Harmenopoulos im slawischen Raum // Balkan Studies. 1976. Vol. 17/1. P. 67–78; Argyriadis Ch. Armenopoulos und der Zeitgeist des 19. Jhs // Rechtshistorisches J. 1984. Bd. 3. S. 243–251; Pantazopoulos N. J. Church and Law in the Balkan Peninsula During the Ottoman Rule. Amst., 1984; Семенченко Г. В. Визант. право и оформление рус. завещаний XIV–XV вв. // ВВ. 1986. Т. 46. С. 164–173; Schminck A. Studien zu mittelbyzant. Rechtsbьchern. Fr. / M., 1986; Бенешевич В. Н. и др. Древнеславянская кормчая XIV титулов без толкований. Т. 2. София, 1987; Петровиž М. М. (изд.). Законоправило или Номоканон Св. Саве: Иловички препис 1262 година. Београд, 1991; Burgmann L. Ecloga // ODB. Vol. 1. P. 672; idem. Law in Slavic countries, Byzantine // Ibid. Vol. 2. P. 1195; idem. Das byzant. Recht und seine Einwirkung auf die Rechtsvorstellung der Nachbarvölker // Byzanz und seine Nachbarn / Hrsg. A. Hohlweg. Münch., 1996. S. 277–295; Τρωιάνος Σπ. Ν. Οἱ πηγές τοῦ βυζαντινοῦ δικαίου. Ἀθήνα, 1999; Максимович К. А. «Пандекты» Никона Черногорца в древнерус. переводе XII в. (юрид. тексты). М., 1998; idem. Aufbau und Quellen des altrussischen Ustjuger Nomokanons // Fontes Minores. Fr. / М., 1998. Bd. 10. S. 477–508; он же. Древнейший памятник слав. права «Закон судный людем»: композиция, переводческая техника, пробл. авторства // ВВ. 2002. Т. 61. С. 24–37; idem. Byzantinische Gesetzbьcher und ihre Bedeutung für die Rechtsgeschichte Sьdosteuropas // Modernisierung des osteuropäischen Rechts bis zum 1. Weltkrieg. Fr. / M., 2004.

http://www.pravoslavie.ru/feeder/ostrom.ru/ostrom_article_design.php?id=56