Падение Константинополя в 1453 году.
Глава 2. Подъем султаната

Мехмед II

В лучшие времена своего великого прошлого благополучие Византии было связано с ее господством над Анатолией. Громадный полуостров, известный в древности как Малая Азия, во времена римлян был одним из наиболее населенных мест мира. Упадок Римской империи, сопровождавшийся мором от чумы и малярии, а затем персидское и арабское нашествия в VII–VIII вв. значительно сократили население Малой Азии. Лишь в IX в. на полуостров вернулось спокойствие. Хорошо продуманная система защиты границ уменьшила опасность вражеских нападений. Восстановилось земледелие, найдя рынок сбыта для своей продукции в Константинополе и в процветающих приморских городах. Богатые долины на западе полуострова изобиловали оливковыми рощами, фруктовыми садами и посевами зерновых. В нагорных районах паслись многочисленные стада и отары, а там, где возможно было орошение, простирались богатые поля кукурузы. Политика византийских императоров была направлена против крупного землевладения; они предпочитали, чтобы земля находилась в руках сельских общин, которые в качестве арендной платы за землю поставляли солдат для императорской армии или местной милиции. Власть центрального правительства проявлялась лишь в частых инспекциях, а также в выплате из имперской казны жалованья провинциальным чиновникам.

Благополучие империи во многом зависело от хорошей охраны ее границ. В пограничных областях, как правило, образ жизни населения был иным, чем в центре империи. Охрана границ была возложена на местное военное сословие — так называемых акритов, вся жизнь которых состояла в рейдах на территорию врага или в отражении его нападений. Это были независимые, не признающие законов воины, противившиеся любой попытке правительства установить над ними какой-то контроль, не желавшие платить налоги — скорее, наоборот, ожидавшие награды за свою службу. Они притягивали к себе всевозможных искателей приключений, поскольку в этой дикой местности жизнь мало походила на оседлую, а население не было однородным (за исключением районов, где обосновались и поддерживали свои традиции армяне). Военные действия на границе, по сути дела, шли постоянно, независимо от того, существовал ли официально мир между правительствами Византии и Халифата; однако предводители пограничных отрядов не были заклятыми врагами своим противникам по ту сторону границы, которые вели такой же образ жизни. Пограничные мусульмане были, пожалуй, несколько более ортодоксальны в вопросах религии; тем не менее их фанатизм не мешал взаимному общению сторон и даже бракам между ними. Ни по ту, ни по эту сторону границы официальная религия не была очень популярна. Многие акриты принадлежали к самостоятельной Армянской Церкви, и почти все они охотно давали приют еретикам; в то же время еретики-мусульмане тоже всегда могли укрыться у мусульманских пограничных правителей[1].

На некоторое время эта система была нарушена из-за упадка Халифата и новых захватнических устремлений Византии. Начиная с середины X столетия армии империи постепенно отвоевали у арабов обширные пограничные территории, особенно в Сирии. Теперь граница проходила не по диким горным массивам, а через освоенные густонаселенные земли. Их защиту стало возможным поставить под контроль официальных правительственных чиновников, имевших резиденции в Антиохии или каком-либо другом из отвоеванных городов. В старой пограничной страже из акритов уже не было необходимости, предводители акритов занялись тем, что стали вкладывать добытые в прежних стычках и рейдах богатства в приобретение земель по всей Анатолии. Однако они по-прежнему оставались гордыми и независимыми, окружая себя целым войском приверженцев, в которое шли главным образом бывшие свободные крестьяне тех деревень, власть над которыми, обычно незаконную, они приобретали. Эти предводители и сформировали ядро той земельной аристократии, чья мощь в середине XI в. сильно пошатнула правительство империи. В то же время центральная администрация стремилась установить контроль над пограничными территориями Армении к северу от границы, а затем официально аннексировала эти обширные провинции, распространив на них ненавистную византийскую систему налогообложения и власть византийского духовенства. Сопротивление, которое вызвали эти действия, в значительной степени ослабило способность Византии оборонять свои рубежи[2].

Теперь же Византии стал угрожать народ, с которым ее отношения были до сих пор обычно дружескими. За несколько предыдущих веков обширная Туркестанская равнина постепенно высыхала, и тюркские племена двинулись на запад в поисках новых земель. Византия еще в VI столетии поддерживала контакты с тюрками Средней Азии и была хорошо знакома с тюркскими племенами, ушедшими кочевать в русские степи; с коварными, исповедующими иудаизм хазарами, две княжны которых стали женами византийских императоров; с дикими печенегами и половцами, которые время от времени совершали набеги на территорию империи, но еще чаще охотно посылали свои отряды для службы в императорских войсках. Многим из этих наемников было затем разрешено остаться жить в пределах империи, главным образом в Анатолии, где они принимали христианство. Но наиболее активное тюркское племя огузов стало кочевать через Персию в направлении Арабского халифата.

Так же как у императора, у халифа тоже появились войска тюрок, только принявших мусульманство. По мере того как мощь халифов убывала, их тюркские вассалы усиливались. Первый исторически известный тюрк-мусульманин Махмуд Газневи образовал на востоке сильное государство, простиравшееся от Исфагана до Бухары и Лахора. Однако после его смерти главенство среди тюрок перешло к огузскому вождю из рода Сельджуков. Потомки этого полумифического вождя приобрели власть над тюрками, находившимися на территории Халифата, и иммигранты из Туркестана также с готовностью признали свою зависимость от них. К 1055 г. глава сельджуков Тогрул-бей не только основал свое государство, включавшее Персию и Хорасан с примыкавшими к нему на севере удельными княжествами его родных и двоюродных братьев, но и был приглашен халифом из Аббасидов в Багдад для временного управления его владениями[3].

Приглашение халифа было продиктовано его страхом перед соперничающим с ним халифатом Фатимидов в Египте, которые уже подчинили своему контролю большую часть Сирии. Фатимиды были в хороших отношениях с Византийской империей, и сельджукские князья стремились предотвратить возможные действия византийцев на северной границе Халифата в поддержку нападения Фатимидов. К этому времени множество мелких тюркских князьков уже осели со своими подданными на границах с Византией и, играя роль пограничной стражи, совершали набеги всякий раз, как только для этого предоставлялась возможность. Преемник Тогрула, его племянник Алп Арслан, вознамерился устранить всякую опасность нападения со стороны Византии. Он захватил и разграбил старую столицу Армении Ани и усиленно поощрял свою пограничную стражу к новым набегам. В качестве контрмеры Византия присоединила к своим владениям последнее независимое Армянское царство. Однако ее гарнизоны не были достаточно сильны для того, чтобы помешать набегам, поскольку акритов, которые могли их сдерживать, тогда уже не было. В 1071 г. император Роман Диоген решил, что для обеспечения безопасности границы необходимо предпринять военную экспедицию. Проведенная перед этим кампания по экономии значительно сократила имперскую армию, и теперь император во многом зависел от наемников, часть которых составляли выходцы из Западной Европы, но гораздо большее число было из тюрок (половцев). Алп Арслан находился в Сирии, где он воевал против Фатимидов, когда до него дошла весть о византийской экспедиции. Он усмотрел в этом возможность образования коалиции Фатимидов с Византией и поспешил на север, чтобы ей воспрепятствовать. Интересно, что в этой кампании, последствия которой оказались столь важными для мировой истории, каждая из сторон считала себя обороняющейся.

Решающее сражение произошло в пятницу 19 августа 1071 г. около города Манцикерт. Роман был человеком храбрым, но неважным полководцем; к тому же его наемные войска были крайне ненадежны. Его армия была наголову разбита, а сам он попал в плен[4].

Алп Арслан, удовлетворенный тем, что Византия более не угрожает его флангу, освободил на довольно легких условиях своего царственного пленника и вернулся к более серьезным заботам в Сирии. Но у его пограничных предводителей были совсем другие планы. Оборонительные укрепления на византийской стороне были разрушены, а следовавшие один за другим политические кризисы в Константинополе исключали всякую попытку заняться их восстановлением. Некоторые из оставшихся акритов, в большинстве своем армяне, оказались без всякой связи со столицей, и они поспешили укрыться в уединенных крепостях. Турецкие князьки усилили набеги, а затем, встретив лишь незначительное сопротивление, стали оседать в тех районах, куда им удалось проникнуть, и осваивать их вместе со своими приверженцами и другими тюркскими племенами, прослышавшими про эти богатые земли, которые некому было защищать[5].

Некоторое время спустя мусульманские пограничные стражи получили название гази («борец за веру»), приблизительно соответствующее европейскому понятию «рыцарь-крестоносец». Очевидно, гази имели какие-то знаки отличия и были связаны присягой своему господину — быть может, даже халифу. Они повиновались футувве — мистическому моральному кодексу, сложившемуся в X–XI вв. и принятому различными обществами и корпорациями мусульманского мира. Турецкие гази были прежде всего воинами-завоевателями, которые вовсе не желали подчиняться какой-то организованной власти. Захватывая по мере своего продвижения новые земли, они властвовали на них так же, как и в своих пограничных уделах, весьма мало вмешиваясь в дела местного населения, которое даже стало видеть в них защитников от набегов других; финансовыми средствами для своего правления им служила добыча от набегов. В пограничных районах, где такие порядки существовали в течение веков, приход гази встречал лишь незначительное сопротивление, хотя, возможно, они и вынудили часть христиан уйти в более безопасные места. В целом же население уже к приходу тюрок было смешанным и нестабильным и их появление мало изменило общую картину. Но по мере их дальнейшего продвижения по Малой Азии ситуация стала меняться.

В некоторых районах христианское население бежало, оставив тюркам свои земли; в других отдельные города и селения христиан пытались защищаться, но, оказавшись изолированными, были вынуждены покориться власти пришельцев. В результате набегов дороги и мосты, колодцы и оросительные каналы довольно скоро пришли в запустение. Старая экономическая система рушилась[6].

Не встречая организованного сопротивления, гази оказались в состоянии завоевать весь полуостров, оставив в руках Византии лишь несколько прибрежных районов. Такое положение просуществовало до тех пор, пока император Алексей Комнин не реорганизовал империю, возродил армию и с помощью дипломатии сумел натравить одних вождей гази на других. Тем временем Сельджукская династия, обеспокоенная царящим в Анатолии хаосом, направила туда одного из своих младших членов, с тем чтобы на завоеванных землях основать исламское государство. Осуществлению этих планов предводителя турок-сельджуков Сулеймана и его сына Кылыдж Арслана помешали военные и дипломатические усилия императора Алексея Комнина, а также помощь, которую оказали Византии участники первого крестового похода. В начале XII в. граница между Византией и землями, уже принадлежавшими туркам-сельджукам, была зафиксирована по довольно неровной линии, отделявшей плодородные долины Западной Анатолии и прибрежные районы на севере и юге от центральных горных плато. Сельджукские правители, однако, не придавали слишком большого значения своим отношениям с Византией; гораздо важнее для них было добиться подчинения предводителей гази, особенно крупного клана Данишмендов. Они также внимательно следили за обстановкой на востоке, там, где находился центр могущества их династии.

Упадок Византии к концу XII в. и неудача четвертого крестового похода позволили султанату Сельджуков расширить свои владения. В первой половине XIII в. сельджукские султаны Рума, как их обычно называли, поскольку их государство находилось в центре бывших римских и византийских (ромейских) территорий, были уважаемыми и могущественными фигурами мусульманского мира. Им удалось подчинить своему влиянию предводителей гази. Они, как правило, поддерживали добрые отношения с византийскими соседями — императорами Никеи, отказались от своих притязаний на востоке и сосредоточились на управлении своим хорошо организованным и мирным государством со столицей в Конии. Они возрождали города и приводили в порядок дороги, поощряли искусство и образование. Благодаря их мудрому и умелому правлению превращение Анатолии из в основном христианской в преимущественно мусульманскую страну было достигнуто сравнительно спокойно — настолько, что никому не пришло в голову зафиксировать детали этого события[7].

Благодатному правлению Сельджуков положили конец монгольские нашествия. Сначала в Малой Азии появились тюркские племена, откатившиеся под натиском монгольских армий. Они обосновались на западной границе султаната, где присоединились к гази, раздраженным сельджукским контролем. В 1243 г. в страну вторглись сами монголы. Сельджукский султан потерпел от них сокрушительное поражение, от которого его государство так никогда и не оправилось. Начиная с этого времени он сам и его потомки стали вассалами и данниками монгольского правителя в Персии ильхана, а их власть и авторитет померкли. Менее чем за одно столетие эта династия прекратила свое существование[8].

Упадок Сельджукского султаната постепенно освободил предводителей пограничных гази от какого-либо контроля. К ним все больше стекались спасавшиеся от монголов беженцы, должностные лица из сельджукских городов, крестьяне из разоренных или задавленных непосильными налогами областей, святые — шейхи и дервиши, многих из которых твердые последователи канонов ислама считали еретиками, однако чей религиозный фанатизм вполне подходил к царившей на границе атмосфере. Этот фанатизм и монгольское давление в равной степени толкали их к нападению на христиан. Вначале это было не так просто: никейские императоры позаботились об охране границы, восстановили отряды акритов, которых они на этот раз держали под своим контролем[9].

Блестящий успех византийцев — отвоевание Константинополя в 1261 г. — имел, однако, и отрицательные стороны. Отныне империя была глубоко вовлечена в европейские дела, испытывая угрозу со стороны не только балканских государств, но и Запада, жаждавшего отомстить за уничтожение Латинской империи. В результате ей пришлось значительную часть войск азиатских гарнизонов перебросить на запад. Сокращение в целях экономии расходов на флот ослабило защиту с моря. Необходимость платить по новым обязательствам привела к усилению налогового бремени по всей территории империи. Акриты фактически не получали ни жалованья, ни поддержки. В течение последних трех десятилетий XIII в. отряды гази начали проникать через границу. Скопившись на своей стороне границы, турки, подстрекаемые религиозной верхушкой, хлынули наконец в жажде военной добычи на оставшиеся азиатские владения Византии. Предпринимавшиеся время от времени попытки императорской армии отбросить их оказались безуспешными. Наиболее предприимчивые из турецких правителей, такие, например, как эмиры Ментеше и Айдына, нападали не только на суше, но и с моря. Византийский же флот был слишком слаб, чтобы предотвратить захват ими некоторых островов и прибрежных районов Западной Анатолии. К 1300 г. все, что осталось у Византии в Азии, не считая одного-двух изолированных городов, были равнинная часть между горой Олимп в Вифинии и Мраморным морем, полуостров, протянувшийся от Босфора до реки Сангарий, да прибрежная полоса на Черном море на сто миль к востоку.

Вначале первенство в этих завоеваниях принадлежало эмирату Ментеше, расположенному на юго-западе Малой Азии. Однако его мощь была ослаблена после того, как рыцари-госпитальеры захватили остров Родос и укрепились на нем. Гегемония перешла к эмирам Айдына, первыми из азиатских турок начавшим набеги на европейское побережье Эгейского моря. Потребовались объединенные усилия Венеции, Кипра и госпитальеров, чтобы воспрепятствовать их дальнейшему продвижению. К северу от Айдына утвердились эмиры Сарухана, центром владений которых стала Маниса, или Магнисия, еще в недавнем прошлом вторая столица никейских императоров; далее к северо-западу шли владения эмиров Караши (Карасу), захвативших Троянскую равнину. На черноморском побережье, в районе Синопа, был основан эмират Гази Челеби, прославившийся своими пиратскими рейдами. Во внутренних районах находилось несколько мелких эмиратов, а также два более крупных — Караман и Гермиян; оба эмира считали себя преемниками Сельджуков и были полны решимости установить в своих владениях твердую государственную власть, распространив ее и на гази. Правда, караманские эмиры, захватившие в 1327 г. Конью, находились слишком далеко от границы, чтобы подавить тамошних гази. Эмиры Гермияна со столицей в Кютахии сами отказались от звания гази, однако попытались подчинить себе соседних предводителей гази, многие из которых по своему происхождению были из гермиянских военачальников. Их усилия в общем увенчались успехом: все эмираты, расположенные по Эгейскому побережью и вдоль границы с Византией, за исключением одного, относились к ним с вниманием и почтением, хотя, по существу, так и не признали их сюзеренитета[10].

Исключением же было небольшое государство, образовавшееся во второй половине XIII в. на пограничных землях, простиравшихся к востоку от Олимпа Вифинского. Его основателем был Эртогрул, умерший в 1281 г., которому наследовал его сын Осман. Происхождение Османской (или Оттоманской, как впоследствии ее стали называть) династии искажено и украшено легендами, созданными уже после ее возвышения. Известен список из 21 предка Османов, восходящий к Ною, а позднее к этому перечню было добавлено еще 31 имя, дабы сделать его хронологически более убедительным. Генеалогическая линия Османов проходит через легендарного героя Огузхана, родоначальника турок-огузов, его сына Гёк Алпа и внука Чамундура, иначе Чавулдура, который, согласно другим легендам, являлся одним из 24 внуков Огуза, от которых и произошли 24 главных огузских племени. Правда, в конце XIII в. в состав Оттоманского государства вошли еще и чаудуры — отдельное племя, вначале враждебно относившееся к оттоманскому лидерству. Другая из легенд, возвеличивающих Османов, ведет ее основание от старшего внука Огуза, Кайи, сына Гунхана, делая, таким образом, Османов ветвью старшего племени огузов. Однако это предание появляется только в XV в., когда уже была повсеместно принята легенда о происхождении от Гёк Алпа. В XV в. придворные льстецы еще более усложнили проблему, добавив династии и арабских предков. Впрочем, Османы никогда всерьез не претендовали на происхождение от самого пророка Мохаммеда, поскольку родословная его потомков была слишком хорошо известна[11]. Султан-завоеватель Мехмед II, стремясь поразить своих подданных, как турок, так и греков, поддерживал версию о том, что его семья якобы происходит от принца императорского дома Комнинов, который эмигрировал в Конью, принял там ислам и женился на сельджукской княжне[12].

До нас не дошло ни одного достоверного доказательства какой-либо из этих теорий. Непредвзятый историк придет к заключению, что Эртогрул был не главой племени, а скорее всего энергичным предводителем темного происхождения, который сумел дойти со своими людьми до границы и, собрав по мере продвижения вокруг себя достаточное количество приверженцев, основать эмират. Основным преимуществом захваченной им территории было ее географическое положение. Для оправдания своего существования отряды гази должны были совершать набеги, продвигаясь в глубь территории неверных. Однако к концу XIII в. почти все эмиры гази уже достигли пределов Малой Азии. Византийцы ушли; на пути дальнейшего продвижения стояло море. И хотя некоторые предприимчивые пираты, такие как эмиры Айдына и Синопа, могли совершать удачные рейды на вражеские берега, ни у кого из них не было достаточно судов, чтобы всерьез думать о переброске значительного количества людей и основании поселений за морем.

Кроме эмиратов, расположенных далеко на востоке, на границах с Трапезундской империей, только территория, унаследованная Османом, еще граничила с землями неверных. Поэтому именно в его владения устремились теперь наиболее предприимчивые из турок: гази, жаждавшие найти новые богатые земли, на которые еще можно было совершать набеги; дервиши и знатоки ислама, стремившиеся уйти подальше от ненавистных монголов; а также большая масса кочевников-крестьян, все еще продолжающих поиски мест, где они могли бы обосноваться со своими стадами. Таким образом, Осман в своем небольшом по размеру эмирате оказался более чем щедро обеспеченным людскими ресурсами.

Не будь Осман гениальным вождем, иммигранты, возможно, просто поглотили бы его. Нам очень мало известно о его отношениях с ними. Знаменательно, что старейшая из дошедших до нас записей, в которых оттоманский правитель называет себя султаном, — надпись, сделанная сыном Османа Орханом на одной мечети в Бурсе, — приводит следующий титул: «Султан, сын султана гази, гази, сын гази, правитель пограничных земель, простирающихся до горизонта, герой всего мира»[13]. Таким образом, Осман утверждал свой авторитет как верховный предводитель гази. В то время как другие эмиры гази, не находившие возможности экспансии в новые земли, стали драться друг с другом, Осман предлагал героическую долю «борца за веру» каждому, кто вставал под его знамена.

Византийская империя не могла игнорировать подобный вызов. Весьма возможно, что наиболее мудрым решением для нее было бы немедленно эвакуировать все войска из Анатолии, оставив эту страну Осману, и сосредоточить все усилия на морском флоте, достаточно сильном, чтобы предотвратить любую попытку пересечь проливы и высадиться на европейской стороне. После того как Осман убедился бы, что его экспансия блокирована с моря, эмират, возможно, тоже стал бы клониться к упадку, а его подданные рассеялись бы в поисках других земель. Однако ожидать от византийцев такой предусмотрительности и здравой оценки ситуации было никак нельзя. Поначалу в Константинополе на Османа вообще не обращали серьезного внимания; войска империи отправлялись не против него, а против эмиров Айдына и Манисы, с которыми они и воевали без больших успехов в последние десятилетия XIII в. Османа приняли всерьез только тогда, когда в 1301 г. он одержал победу над византийскими войсками при Вафее, между Никеей и Никомидией, и начал заселять своими людьми земли к северу от г. Олимп. Византийцы не могли пассивно наблюдать за мусульманской оккупацией их последних владений в Азии — земель, которые были видны из самой столицы. Однако их отпор был плохо организован и неэффективен. В 1305 г. каталонцы, которых император Андроник II привлек в свою армию в качестве наемников, нанесли Осману поражение при Левке. Однако вскоре они сами восстали против императора и вовлекли империю в десятилетнюю гражданскую войну. В результате за эти годы многие турецкие воины, нанимаемые то императором, то каталонцами, неоднократно переправлялись через Дарданеллы туда и обратно, а Осман сумел упрочить свою власть над территорией, простиравшейся вплоть до Мраморного моря. Он также возглавил несколько турецких походов, не касавшихся непосредственно его эмирата. В 1308 г. его войска сыграли главную роль в захвате последнего оставшегося у Византии города на побережье Эгейского моря — Эфеса, который, однако, затем был передан айдынскому эмиру. В следующие несколько лет Осман захватил византийские города на берегу Черного моря от Инеболу до Сангария.

В Византии за изгнанием каталонцев последовал целый ряд династических гражданских войн, и на границе с Османом оставалось совсем немного сил. Его войска состояли главным образом из кавалерии; осадных машин у него не было. Для того чтобы взять укрепленный город, Осман обычно молниеносным ударом захватывал его окрестности, изгоняя или обращая местных крестьян в невольников, и заселял их земли своими людьми. Город оказывался, таким образом, отрезанным от источников снабжения и, если к нему на помощь не приходили войска, был вынужден сдаться под угрозой голодной смерти. Теперь он сосредоточил свои силы вокруг Бурсы, расположенной на северных склонах Олимпийского хребта. Этот город, имевший мощные естественные оборонительные рубежи, по своему географическому положению прекрасно подходил для того, чтобы стать базой для ведения военных действий по всему побережью Мраморного моря. Фортификационные укрепления и плодородные земли под городскими стенами позволили Бурсе сопротивляться десять лет. Однако император был не в состоянии послать ей подмогу, и осенью 1326 г. голод принудил город сдаться. Известие об этом застало Османа уже на смертном одре; несколько дней спустя, в ноябре того же года, он умер. Блестяще использовав благоприятную обстановку, Осман превратил незначительный пограничный эмират в могущественнейшее из государств турок, вонзив его в христианский мир подобно копью гази[14].

У Османа были удачные дети. Его трон наследовал старший сын Орхан. Согласно преданию, он по турецкой традиции предложил разделить с ним власть своему брату Алаэддину, но тот благородно отказался, настаивая на том, что власть монарха должна быть единой, и стал верным подданным брата. Орхан унаследовал от отца также и способного везира, которого тоже звали Алаэддин. Теперь уже невозможно определить, кому было обязано Оттоманское государство своим удивительным прогрессом — самому монарху или его везиру. Как и его отец, Орхан был вождем гази, поклявшихся покорить неверных. В 1329 г. ему сдалась историческая Никея, которая, как и Бурса, в течение многих лет была отрезана от всего мира. Император Андроник III и его первый министр Иоанн Кантакузин пытались ее спасти, однако после сражения с неясным исходом недовольство, возникшее в войсках, и плохие известия из Европы принудили их отказаться от этого. Следующей целью Орхана был крупный морской порт Никомидия. Город сопротивлялся ему девять лет, получая с моря припасы и подкрепления. Только в 1337 г., после того как Орхану удалось блокировать узкий залив, на котором был расположен город, Никомидия была вынуждена сдаться. Завладев Никомидией, султан, как теперь называл себя Орхан, сумел оккупировать всю страну почти вплоть до Босфора[15].

Византии в это время постоянно доставляло хлопоты усилившееся сербское королевство Стефана Душана; в довершение в 1341 г. разразилась междоусобная война между Иоанном Кантакузином и регентами, правившими от имени малолетнего императора Иоанна V. Незадолго перед этим византийские полководцы стали брать наемников из различных тюркских племен, несмотря на их неисправимый обычай опустошать и грабить земли, по которым они проходили. Люди Орхана были наиболее дисциплинированными и боеспособными из турок. И в то время как сторонники Иоанна V завербовали наемников в Манисе и Айдыне, Иоанн Кантакузин добился в 1344 г. поддержки Орхана, отдав ему в жены свою дочь Феодору; взамен султан послал сражаться на его стороне во Фракию 6 000 солдат. Завоевав трон, Кантакузин продолжал использовать оттоманские войска в войнах против сербов. Когда же эти войны закончились, многие из турок уже осели во Фракии[16].

Свержение Иоанна Кантакузина с престола в 1355 г. дало наконец Орхану желанный предлог для того, чтобы вторгнуться в Европу, преследуя уже собственные цели. В 1356 г. армия султана под командованием его сына Сулеймана переправилась через Дарданеллы. За один год турецкие войска захватили Дзориллос (Чорлу) и Дидимотихон и продвинулись к Адрианополю, намереваясь захватить и его. Так же как и в период его завоеваний в Азии, султан поощрял своих соплеменников следовать за вождями гази и сразу же обосновываться на захваченных землях. Когда Орхан умер (по-видимому, в 1362 г.), турки уже были хозяевами Западной Фракии. Султан также значительно расширил свои владения в Азии, однако не столько силой оружия, сколько благодаря добровольному желанию турок, осевших на других землях, войти в состав столь преуспевающего государства гази. Он, очевидно, присоединил к своим владениям эмираты Сарухан и Карасу на северо-западе. Эмират Гермиян клонился к упадку, и султан смог подчинить себе Эскишехир и Анкару. Его главным противником в Азии оставался эмират Айдын, преграждавший ему путь на юго-запад[17].

Орхан, однако, был великим правителем не только благодаря своим завоеваниям. С помощью везира он дал своему государству прочную административную систему, сохранив при этом идеалы гази. Он поощрял развитие городов, при этом использовав ахиев — гильдии ремесленников и торговцев, следовавших кодексу футуввы. Вредному в определенном смысле влиянию дервишей он противопоставил улемов, являвшихся официальными хранителями мусульманской веры и ее традиций. Их учение давало султану основание для соответствующего обращения со все возраставшим числом его христианских подданных. Если какой-либо город или район оказывал его войскам сопротивление, то после его захвата христианское население лишалось всяких прав. Пятая часть его могла быть обращена в невольников, причем мужчин посылали на работы на землях завоевателей, а мальчиков забирали на обучение военному делу. Если же город или селения сдавались, то христианам разрешалось сохранять свои храмы и обычаи. Многие христиане предпочитали его правление императорскому, поскольку налоги султана не были такими разорительными. Насильственного обращения в ислам не производилось, хотя многие христиане становились мусульманами в стремлении присоединиться к правящему классу. Кроме того, в каждом захваченном городе улемы открывали медресе — школы при мечетях — и, таким образом, создавали образованную элиту, из которой султан мог формировать кадры гражданской администрации[18].

В это же время султан также реорганизовал армию. До этого она состояла почти полностью из легкой кавалерии, набранной из племен, которые все еще оставались в основном кочевыми. Теперь армия делилась на две основные части. Одну из них составляло регулярное ополчение из воинов, получивших от султана землю и вносивших за нее небольшую денежную ренту; в случае необходимости они были обязаны выступать в поход по первому же требованию. Этот феодальный надел, известный как тимар, был наследственным. За более крупные или более ценные наделы, называемые зеаметами, вносилась и более высокая рента, а его владелец занимал уже командные должности и был обязан также обеспечивать военным снаряжением и себя, и своих людей. Наиболее богатые из владельцев самых крупных наделов — заимов — становились пашами, или санджакбеями, или даже бейлербеями; они обладали значительной административной и военной властью и несли большую ответственность. Наряду с местным ополчением существовала и регулярная армия на жалованье. Служившие пожизненно янычары, которые впоследствии образовали личную гвардию султана, в то время были еще пехотным формированием, состоявшим из невольников-христиан или бывших христиан. Во время Орхана основная часть войска именовалась общим названием сипахии, которое относилось и к пушкарям, и к оружейникам, и к кузнецам, и к морякам. Многие из них были наделены землей, хотя в любое время они должны были быть готовыми явиться на военную службу; за это они получали жалованье, и как правило, их призывали лишь на какую-то одну кампанию. Наряду с сипахиями были еще и пияде — пехотинцы. Впоследствии это название сохранили только те из них, у кого были земельные наделы, остальные же стали именоваться азабами. Позднее азабы слились с башибузуками — нерегулярным войском, служившим лишь за военную добычу и награбленное у населения; то же самое произошло и с акиби — легкой кавалерией, вооруженной саблями. Орхан ввел для каждой из составных частей армии специальную форму. Он также учредил эффективную систему мобилизации, так что в любой момент он мог в короткое время собрать крупные, хорошо подготовленные военные силы[19].

Его преемник Мурад I использовал все преимущества этой хорошо налаженной военной машины. Мать Мурада, известная туркам под именем Нилюфер (т. е. Лилия), была гречанкой, дочерью предводителя акритов. Его старший брат Сулейман умер за несколько месяцев до Орхана. Имелись также два сводных брата Мурада; из них старшего, Ибрагима, Мурад немедленно умертвил, а младший, Халиль, сын Феодоры Кантакузин, умер вскоре после этого — быть может, и своей смертью. В первые годы правления Мурад был озабочен делами на азиатских границах своей державы, где ему пришлось подавлять угрозу со стороны эмиров-соперников. За это время несколько завоеванных турками городов во Фракии перешло обратно к византийцам, хотя полностью изгнать турок из Фракии оказалось уже невозможным. И когда в 1365 г. Мурад вернулся в Европу, ему не составило большого труда опять захватить их и учредить свою столицу на Европейском континенте — в Адрианополе.

Таким образом, Константинополь с окрестностями оказался отрезанным со всех сторон, за исключением моря; азиатские предместья города были уже в руках турок[20].

Только теперь в Европе стали сознавать, какую опасность представляют собой турки. Венеция и Генуя, озабоченные судьбой своей торговли и заморских колоний, занялись поисками возможности образования широкой коалиции против неверных, однако из этих попыток ничего не вышло. Император Иоанн отправился в Италию, чтобы поведать Западу о нависшей угрозе и попытаться завербовать там наемников, платить которым ему было нечем. По возвращении в 1373 г. ему пришлось признать себя вассалом султана и пообещать ему ежегодно выплачивать дань и в случае необходимости оказывать военную помощь; его сын Мануил должен был отправиться к султану в качестве заложника. Иоанн оказался верным вассалом, и его старания были вознаграждены, когда в 1374 г. его старший сын Андроник вступил в заговор с сыном Мурада, Сауджи, направленный против обоих монархов. Мятеж был подавлен войсками Мурада. Когда же Андроник снова взбунтовался и, отняв у Иоанна Константинополь, удерживал его в своих руках с 1376 по 1379 г., султан оказал Мануилу помощь, достаточную для того, чтобы восстановить его отца на престоле. Однако платой за это было обязательство помочь турецкой армии в захвате мужественного и преданного Византии г. Филадельфии, последнего византийского владения в Азии, кроме Трапезундской империи[21].

Хотя Запад и был теперь серьезно озабочен, дело не шло дальше пустых разговоров о крестовом походе. Единственным, кто вел постоянную борьбу с турками, был орден иоаннитов на острове Родос, однако его главным врагом был эмир Айдына, а всякое ослабление мощи последнего было только на руку его сопернику — оттоманскому султану. Таким образом, для Мурада путь на Балканы остался открытым, и орды турок со всей Анатолии хлынули во Фракию — вместе с семьями, а подчас и с отарами овец. Жажда завоевания новых земель не утихала. Самым сильным государством на Балканах тогда все еще была Сербия, хотя после смерти Душана в 1355 г. она и разделилась на две части. Что касается Болгарии, то она так и не оправилась после поражения, которое ей в 1330 г. нанесли сербы под Велбуждом; однако антиболгарская политика Сербии привела лишь к тому, что государство, которое могло бы послужить ей хорошим буфером, фактически перестало существовать. Болгары почти не смогли оказать сопротивление турецкому натиску, за исключением лишь того, что один болгарский отряд присоединился к крупной армии, которую король Южной Сербии Вукашин послал в 1371 г. во Фракию в надежде сдержать нашествие турок. Однако Вукашин был плохим полководцем; застигнутый врасплох, он был разбит значительно меньшей по численности турецкой армией под Чирменом, на реке Марице. В результате этой победы Мурад овладел большей частью Болгарии и сербской Македонией. Болгарскому царю Иоанну Шишману пришлось признать себя вассалом султана и отдать в его гарем свою дочь Тамару. Князь Северной Сербии Лазарь Гребельянович, к которому отошло теперь все Сербское королевство, тоже был вынужден признать Мурада своим сюзереном[22].

Последние годы царствования Мурад посвятил закреплению результатов своих завоеваний. Он осуществил массовое переселение турок в Европу. Хотя заселение турками новых европейских земель и не могло быть таким же плотным, как в Анатолии или даже во Фракии, тем не менее довольно-таки скоро земельные наделы турецких солдат были разбросаны среди греческих, славянских или валашских деревень, власть над которыми находилась в руках турецких беев и пашей. К 1386 г. империя Мурада простиралась вплоть до Монастира, почти на границе с Албанией на западе и до Ниша на севере. В следующем году, после четырехлетней осады, ему сдалась Фессалоника. Благополучие ее зависело от торговли с областями в глубине материка; отрезанная от них, она существовать не могла. Мурад обошелся с городом мягко. Он поставил там своего правителя, но не вмешивался во внутренние дела горожан[23].

В 1381 г. султан, уже сделавший к этому времени гермиянского эмира своим вассалом, счел необходимым начать поход против эмира Карамана, в связи с чем он приказал своим балканским вассалам прислать ему их войска. Гордые сербы были настолько оскорблены этим, что король Лазарь разорвал договор о вассальной зависимости. Последовавшее немедленно в ответ вторжение турок, лишившее его города Ниш, вновь вернуло его к повиновению. Тем не менее Лазарь замыслил организовать против захватчиков всебалканский союз, и в 1387 г. сербы одержали свою первую и единственную победу над султанской армией на берегах реки Топлицы. Мурад, однако, не медлил с отмщением. Пройдя быстрым маршем через разделенную на два царства Болгарию, где он отнял у обоих царей (Иоанна Шишмана, сидевшего в Тырново, и Иоанна Срацимира — в Видине) большую часть их территорий, султан вторгся в Южную Сербию. При этом местный вассал султана, кюстендилский князь, встретивший Мурада с распростертыми объятиями, присоединил свое войско к его армии. Затем султан повернул на север, чтобы сразиться с королем Лазарем на Косовом поле, в месте, называемом Дроздовой долиной.

Ранним утром 15 июня 1389 г., когда султан одевался, в его шатер ввели сербского перебежчика, желавшего дать сведения о расположении войск христиан. Приблизившись к султану, перебежчик вдруг бросился на него и мгновенно вонзил ему в сердце кинжал. Серба немедленно убили. Однако этот его акт самопожертвования оказался напрасным. В армии султана находились двое его сыновей. Старший, Баязид, принял на себя командование, скрыв известие о кончине своего отца до окончания битвы. Во время сражения турки проявили себя значительно дисциплинированнее христиан, которые, после того как их первая массированная атака захлебнулась, дрогнули, а по их рядам поползли слухи о предательстве. К ночи победа турок была окончательной. Король Лазарь был взят в плен и казнен в том же шатре, где был убит Мурад. После этого Баязид провозгласил себя султаном и отдал приказ немедленно задушить брата: о разделении власти не могло быть и речи[24].

За 30 лет своего правления Мурад I, блестяще использовав армию и административный аппарат, оставленные ему отцом, превратил эмират гази в сильнейшую военную державу в Юго-Восточной Европе. Изменчивость его личного характера как бы символизировала изменчивую природу его государства. В отличие от отца и деда Мурад любил пышность, торжественные церемонии и считал себя императором. Он был суров и даже жесток, с оттенком цинизма, унаследованного, вероятно, от его греческих предков; но в то же время мог проявлять и великодушие. Он всегда старался быть справедливым и ревностно насаждал дисциплину.

Его наследник Баязид, по всей вероятности, также был сыном гречанки, однако в отличие от Нилюфер она, по-видимому, была наложницей; ее звали Гюльчичек (т. е. Роза). Так же как и отец, Баязид любил пышность, но был более своенравным и горячим, не очень великодушным и менее способным к поддержанию дисциплины. За моментальную реакцию его прозвали Йылдырымом — Молниеносным, однако крупного таланта полководца у него не было. Правление Баязида началось блистательно. Победа на Косовом поле сделала его полновластным хозяином Балкан. Казалось, еще несколько лет — и он поглотит весь полуостров, включая и те районы Греции и Албании, куда турки еще не проникли. На сербском троне Лазаря сменил его сын Стефан, но со скромным титулом деспота и в качестве вассала султана, которому он отдал в жены свою сестру Марию. Болгарское царство со столицей в Тырново в 1393 г. Баязид уничтожил. В 1394 г. турецкая армия хлынула на Пелопоннес, принудив местных князей признать себя вассалами султана. В 1396 г. Баязид даже попытался захватить Константинополь, но, когда он уже стоял под стенами города, до него дошла весть о том, что король Венгрии Сигизмунд начал при поддержке рыцарей из самых разных стран Европы крестовый поход против него. Султан немедленно снял осаду и поспешил на север, полностью оправдав свое прозвище Молниеносный, и у Никополя внезапно напал на армию христиан. Беспечность западного рыцарства помогла султану одержать решительную победу, давшую ему возможность аннексировать последнее оставшееся независимым Болгарское царство со столицей в Видине и принудить господаря Валахии, находившейся по другую сторону Дуная, признать себя его вассалом. Утвердив свою власть на Дунае, султан снова повернул на Константинополь, но на сей раз не решился напасть на него — по-видимому, из-за слухов о том, что итальянские морские державы снаряжают против него армаду[25]. Вместо этого он безуспешно пытался восстановить Иоанна VII против его дяди Мануила II, делившего с ним трон в полном согласии — в противоположность обычной для Византии практике. Единственным конкретным проявлением тогда западной помощи Константинополю явилось прибытие наконец в Византию горстки солдат во главе с маршалом Бусико. Они пробыли в Константинополе около года, не совершив ничего, что могло бы быть поставлено им в заслугу[26]. После их отъезда Баязид, видя, сколь слабыми оказались усилия Запада по оказанию помощи, был готов предпринять еще одну попытку взять имперскую столицу. Незадолго перед этим он завершил строительство на азиатском берегу Босфора, в самой узкой его части, крепости, известной сейчас под именем Анадолухисар. Весной 1402 г. он направил императору надменное послание с требованием сдать свою столицу. Мануил II находился в то время в поездке по Западной Европе, а Иоанн VII ответил посланцам султана с мужеством человека, глубоко верящего в волю Божью: «Скажите своему господину, что мы слабы, но уповаем на Бога, Который может сделать нас сильными, а сильнейших низвергнуть с их престолов. Пусть ваш господин поступает как хочет»[27].

Надежды Иоанна на Бога еще более укрепились с получением новостей, пришедших с востока. Татарский эмир Тимур, более известный в литературе как Тамерлан, в действительности был тюрком, происходящим по женской линии от великого монгольского клана Чингисхана. Он родился в Кеше, в Туркестане, в 1336 г. К концу XIV в. он создал империю, простиравшуюся от границ Китая и Бенгальского залива до Средиземного моря. По своим блестящим военным успехам Тимур напоминал самого Чингисхана; он был похож на того и своей не знающей ни малейшего сострадания жестокостью. Однако у Тимура не было такого умения создать эффективное государственное управление завоеванными землями, которым отличались монгольские правители; после его смерти созданная им держава распалась. Но при жизни это был лютый и грозный враг. Хотя Тимур был набожным мусульманином, в нем не было ничего от рыцаря-гази. Он сражался не за веру, а за то, чтобы возвеличить себя, и главными жертвами его жестоких массовых убийств являлись сами мусульмане. Он долгое время с трудом выносил существование Оттоманского султаната — отчасти из-за ревнивых мыслей о том, что кроме его империи существует еще одно сильное турецкое государство, отчасти из-за опасений, что последнее ослабит его контроль над западными провинциями. Еще в 1386 г. он пересек границы Восточной Анатолии и в битве при Эрзинджане разбил армию анатолийских эмиров; после этого он ушел, но пригрозил, что еще вернется. Восемь лет спустя Баязид, женившийся на гермиянской княжне и получивший в приданое большую часть принадлежавших ее фамилии земель, лично прибыл в Эрзинджан, чтобы укрепить оборону полуострова. Но в 1395 г. Тимур появился снова и прошел до Сиваса, уничтожая на своем пути все население. От его руки погиб и сын Баязида, занимавший пост губернатора провинции. К счастью для оттоманского султана, армия Тимура повернула на восток, чтобы овладеть Алеппо, Дамаском и Багдадом. Однако волнения Баязида на этом не кончились. Тимур имел с его врагами значительно более тесные контакты, чем он мог себе представить. И когда войска Баязида стояли под стенами Константинополя, в турецкий лагерь прибыли посланники Тимура с безапелляционным требованием вернуть христианскому императору все захваченные у него земли. Баязид отослал Тимуру ответ, составленный в оскорбительном духе, после чего снял осаду Константинополя и направил свою армию в Анатолию. Тимур в это время был уже в Сивасе. Решающая битва произошла при Анкаре 25 июля 1402 г. Высокомерие Баязида привело к тому, что его войска заняли невыгодные тактические позиции; к тому же солдаты султана были недисциплинированны и раздражены его скупостью. Когда огромная армия Тимура, усиленная отрядом боевых слонов из Индии, двинулась в сокрушительную атаку, оттоманские войска дрогнули и побежали, бросив на поле боя Баязида и его второго сына Мусу, которые стали пленниками Тимура. Единственным войском, твердо стоявшим на своих позициях, был сербский отряд под командованием деспота Стефана, которому удалось спасти старшего сына султана, Сулеймана, и одного из его братьев; четвертый сын, Мустафа, пропал во время битвы. Спасшиеся от разгрома укрылись в босфорской крепости Анадолухисар. Тимур же победоносно прошел через всю Западную Анатолию, разграбив ее города, в том числе старую оттоманскую столицу Бурсу, где в его руки попали султанские жены. Пленного султана Тимур приказал нести за ним на носилках, которые легенда превратила впоследствии в золотую клетку. В действительности с Баязидом обращались почтительно, и когда он в марте 1403 г. умер (похоже, в результате самоубийства), его сын Муса получил свободу и ему было разрешено перевезти тело отца в фамильный мавзолей в Бурсе. Сам Тимур покинул Анатолию в конце того же года и вернулся в свою столицу Самарканд, где и умер в 1405 г. в возрасте 72 лет в разгар разработки планов покорения Китая[28].

Это был момент, когда оттоманская угроза христианству могла быть навсегда устранена, если бы европейские державы действительно захотели и смогли, не теряя времени, образовать широкую коалицию против турок. Впрочем, даже если Оттоманская династия и исчезла бы, турецкая проблема все равно продолжала бы существовать. Историки, которые обвиняют христиан в том, что они упустили ниспосланную свыше возможность, забывают, что к этому времени сотни тысяч турок уже прочно осели в Европе. Было бы довольно трудно подчинить их и почти совсем невозможно изгнать оттуда. Нашествие Тимура фактически увеличило число турок на континенте, поскольку по мере продвижения его армий множество семей, а подчас и целые племена бежали на запад, найдя укрытие в европейских провинциях. Генуэзцы при этом неплохо заработали на перевозках беженцев через проливы. Примерно к 1410 г., по мнению историка Дукаса (Дуки), в Европе турок было уже больше, чем в Анатолии. Кроме того, Баязид оставил в европейских провинциях значительное количество войск для охраны границ и поддержания порядка. Оттоманская династия потерпела под Анкарой сокрушительное поражение, однако ее военная машина, хотя и оказалась сильно ослабленной, уничтожена не была[29].

Мануил II приложил все усилия к тому, чтобы наилучшим образом использовать освященное веками византийское искусство дипломатии, когда сыновья Баязида начали междоусобную борьбу за власть. Старший, Сулейман, провозгласивший себя султаном, не чувствовал себя в безопасности. Чтобы заручиться поддержкой Мануила, он вернул ему Фессалонику и несколько городов на фракийском побережье, пообещав также возвратить некоторые города в Азии, которыми он, однако, фактически не владел. Своего младшего брата Касыма он послал заложником в Константинополь, получив взамен в качестве невесты племянницу императора, внебрачную дочь деспота Мореи Феодора I. В 1405 г. ему удалось победить и умертвить своего брата Ису. Однако сам он был неврастеником, подверженным долгим периодам запоя и апатии. Его солдаты потеряли к нему всякое уважение и стали поддерживать его брата Мусу, который выступил как защитник ислама, против провизантийской политики Сулеймана. В 1409 г. Сулейман был покинут своими войсками и убит при попытке бежать в Константинополь. На султанском троне его сменил Муса. Он безжалостно разорил Сербию за поддержку, оказанную его брату, вновь захватил и разграбил Фессалонику, которую оборонял вместе с христианами сын Сулеймана — Орхан. Во время сражения Орхан попал в плен и был ослеплен. Несмотря на то что византийцы разбили его силы на море, Муса собрал свои сухопутные войска под стенами Константинополя. Однако теперь против него двинулся его младший брат Мехмед, восстановивший власть Оттоманской династии в Анатолии и поддержанный византийцами, сербами и некоторыми турецкими войсками, не одобрявшими жестокости Мусы. В 1413 г. Мехмед разбил и умертвил брата и взошел на престол[30].

Мехмед, которого современники прозвали Челеби (что наиболее точно можно было бы перевести словом «джентльмен»), хотя и зарекомендовал себя блестящим воином, по своему характеру был довольно мирным человеком. Фессалонику и другие города, отнятые Мусой, он возвратил Мануилу, с которым в течение всей своей жизни был в сердечных, дружеских отношениях. В 1416 г. он оказался втянутым в бесплодную войну с Венецией, а в 1419 г. — с Венгрией; кроме того, ему пришлось подавить мятеж, поднятый человеком, который объявил себя его братом Мустафой, якобы спасшимся во время Анкарской битвы. Большую часть своего времени Мехмед посвятил строительству пограничных крепостей, улучшению системы управления и украшению городов своей державы. Исключительная по красоте Зеленая мечеть в Бурсе осталась на многие века памятником этому доброму и просвещенному государю. Умер он от апоплексического удара в Адрианополе в декабре 1421 г.[31]

Старший сын Мехмеда Мурад был в тот момент наместником своего отца в Анатолии. Известие о смерти султана хранилось в тайне до тех пор, пока Мурад не добрался до Адрианополя, чтобы взять власть в свои руки. Так же как и Мехмед, Мурад обладал мирным характером. Говорили, что он принадлежал к одному из дервишских орденов; он мечтал о том, чтобы удалиться от дел и проводить жизнь в размышлениях[32]. Тем не менее Мурад был правителем, сознающим свою ответственность; обстоятельства же требовали, чтобы он был и солдатом, и администратором. Претендент на престол под именем Мустафы был все еще силен, и Мурад подозревал, что он получает помощь из Константинополя. Он пожаловался на это Мануилу, прося его о том, чтобы дружба, которая существовала между императором и его отцом, продолжалась и далее. Мануил был готов с радостью согласиться, но, будучи уже старым и уставшим от дел, он позволил уговорить себя своему сыну Иоанну VIII, который считал — и в этом его поддерживал византийский сенат, — что в интересах империи необходимо всеми силами раздувать беспорядки внутри Оттоманской династии. С этой же целью Иоанн потребовал, чтобы двое из братьев султана были посланы в Константинополь в качестве заложников. Не удивительно, что Мурад отказался и, разделавшись с Мустафой, начал в июне 1422 г. осаду Константинополя. Однако для армии, не имеющей осадных машин, стены города были слишком прочными. Кроме того, оправдались и некоторые расчеты Иоанна: в Анатолии снова началось восстание, которое номинально возглавлял тринадцатилетний брат Мурада — Мустафа, фактически же за ним стояли снедаемые завистью гермиянский и караманский эмиры. Мурад снял осаду, чтобы расправиться с мятежниками, и затем утешился тем, что послал армию для разграбления Пелопоннеса[33].

На долю Мурада выпало не так уж много дней мира, которого он так жаждал. В 1428 г. ему пришлось отражать нападение переправившихся через Дунай армий королей Венгрии и Польши. В 1430 г. его войска заняли Янину в Эпире. В том же году он отобрал у венецианцев Фессалонику, которой те владели семь лет. Зависимость Сербии, где в 1427 г. вместо СтефанаЛазаревича деспотом стал его племянник Георгий Бранкович, превратилась в вассальную, и деспот вынужден был разорвать союз с венграми, которым он уступил Белград. Сербскому государю было также приказано прислать в жены султану свою дочь Мару, и его промедление с этим вызвало новый турецкий поход против него. Мурад не доверял деспоту. В 1440 г. он вновь повел против него войско и разрушил дунайскую крепость Семендрию, которую сам же разрешил сербам построить. Затем султан попытался осадить Белград, но оборонительные укрепления города оказались слишком прочными, и Мураду пришлось отступить[34].

Неудача под Белградом ободрила врагов Мурада. Папа, вдохновленный результатами Флорентийского Собора, провозгласил крестовый поход против турок. Его с энтузиазмом поддержал венгерский король Владислав, которому согласился помочь сербский деспот. Албанский вождь Георгий Кастриот, прозванный Скандербегом, объявил султану войну; одновременно удалось уговорить караманского эмира напасть на владения султана в Азии[35]. Пока Мурад был занят подавлением караманцев, венгерская армия с ее союзниками, возглавляемая незаконным сыном короля воеводой Трансильвании Яношем Корвином Хуньяди, переправилась через Дунай и очистила от турок Сербский деспотат. Мурад со всей своей армией поспешил в Европу, направившись прямо к Дунаю. Однако он не решился начать сражение; вскоре он убедился, что и король Владислав тоже колеблется. К венграм, правда, присоединились войска, набранные папой на Западе, которыми командовал папский легат кардинал Джулиано Чезарини, однако Владислав рассчитывал на большее. В июне 1444 г. он и Мурад договорились встретиться в Сегеде, где оба поклялись — Мурад на Коране, а Владислав на Библии — соблюдать перемирие в течение десяти лет, во время которых ни один из них не попытается пересечь Дунай. Хуньяди, не согласный с перемирием, отказался в нем участвовать.

Теперь Мурад решил, что может наконец осуществить свое давнишнее желание: удалившись от дел, посвятить оставшуюся жизнь созерцанию. Но не успел он отвести свою армию от границы и объявить о намерении отречься от престола, как пришло известие, что король Венгрии переправился через Дунай и движется через Болгарию. Поскольку кардинал Чезарини объявил клятву, данную неверному, недействительной, возможности разбить турок, казалось, в тот момент были слишком хороши, чтобы упустить их. Такое нарушение клятвы шокировало православных не меньше, чем турок. Император Иоанн VIII отказался оказать походу какую-либо помощь, а сербский деспот Георгий Бранкович отозвал свои войска и, таким образом, помешал Скандербегу соединиться с союзниками. Хуньяди выступил в поход с неохотой, к тому же кардинал Чезарини не прислушивался к его мнению в военных делах. Мурад, занятый упорядочением дел в Анатолии, перед тем как отречься, вновь поспешил на север. 11 ноября 1444 г. он обрушился на христиан под Варной с силами, втрое превосходившими войска союзников. Разгром был полным. Король Владислав и кардинал Чезарини пали на поле боя. Только Хуньяди со своими полками избежал гибели. Эта победа восстановила контроль султана на Балканах вплоть до Дуная[36].

Вскоре после этого Мурад официально отрекся в пользу своего двенадцатилетнего сына Мехмеда и удалился в Манису. Но его и тут не оставили в покое. Его везиры и армия выразили недовольство своим новым повелителем, подозрительным, самоуверенным и надменным. К тому же на европейской границе все еще было неспокойно. Общественное мнение и государственная необходимость вернули Мурада на трон. Скандербег в Албании еще не был побежден, а предпринятая против него экспедиция окончилась неудачей. В 1446 г. Мурад послал войска в Грецию, где они опустошили Пелопоннес. В 1448 г. Хуньяди, теперь уже регент Венгрии, возобновил наступление, командуя армией из венгров, валахов и чехов, а также немецких наемников. Он рассчитывал соединиться со Скандербегом на Косовом поле. Однако прежде чем албанцы смогли подойти, на Хуньяди внезапно обрушилось огромное турецкое войско, и вся его армия была разбита, а сам он едва сумел спастись бегством с помощью немцев и чехов. Этот разгром, случившийся почти сразу после поражения под Варной, подорвал военную мощь Венгрии на целое поколение. Правда, венгерский флаг все еще развевался над Белградом, но о походах за Дунай уже не могло быть и речи. И когда Константинополь оказался в критическом положении, Хуньяди ничем не мог ему помочь. На Балканском полуострове только в горах Албании еще не прекращалась борьба против турецкого господства[37].

Мурад был не менее удачлив и в Анатолии. В эти последние годы своего правления он присоединил к султанату Айдынский и Гермиянский эмираты и усмирил караманцев. Что касается других независимых правителей, таких как эмиры Синопа и Атталии, то все они признали верховную власть оттоманского султана. Трапезундский император был так же бессилен и почтителен с султаном, как и его зять в Константинополе[38]. Внутри Оттоманской империи воцарился порядок и благополучие.

Главная военная реформа Мурада заключалась в реорганизации войска янычар, формировавшегося до этого из взятых в плен и обращенных в рабов детей христиан. Теперь же султан ввел регулярную систему набора, по которой каждая христианская семья — греческая, славянская, валашская или армянская — была обязана, если потребуется, отдать султанским властям по мальчику. Дети воспитывались в специальных школах строгими мусульманами. Некоторые из них, особо одаренные, использовались потом как технические специалисты или гражданские чиновники; большинство же становились хорошо обученными солдатами, из которых формировалась знаменитая гвардия султана. Янычары жили в специальных казармах, и им запрещалось вступать в брак, с тем чтобы вся жизнь их была посвящена службе султану[39].

Несмотря на тяжелые, вызывавшие протест налоги и проводимые им время от времени массовые обращения в ислам, Мурад все же пользовался определенной популярностью среди своих христианских подданных, которые считали его порядочным и справедливым государем. Он имел множество друзей среди христиан и, как говорили, находился под большим влиянием своей красавицы-жены сербки, к которой был очень привязан. Действительно, для многих греческих подданных султана жизнь под его хорошо организованным и, как правило, терпимым правлением казалась легче, чем в терзаемом мучительными беспокойствами обломке старой христианской империи[40].

Мурад умер в Адрианополе 13 февраля 1451 г., оставив своему преемнику великолепное наследство.

[1]Краткое изложение жизни акритов со ссылками на источники см.: Vas. 1, с. 369–371.

[2]См.: Laurent J., c. 27–44.

[3]См.: Houtsma, c. 828–829.

[4]Laurent J., c. 45–59; Cahen 1, c. 613–642.

[5]Laurent J., с. 61–101; Cahen 4.

[6]Wit. 2, c. 18–20; Köprülü, c. 101–107; Cahen 1, c. 138–139.

[7]Cahen 3, c. 675–690.

[8]Cahen 2, c. 690–692, 725–732.

[9]Wit. 2, c. 25–32; Wit. 1, c. 1–14.

[10]Wit. 2, c. 34–37; Wit. 1, c. 15–23; Lemerle, c. 1–39.

[11]Wit. 2, c. 4–15; Köprülü, c. 82–88.

[12]Не так уж невероятно, как это полагает Кёпрюлю, что у династии Османов могли оказаться предки как из Сельджукидов, так и Комнинов; но если это справедливо, то последние, вероятно, появились позднее, в результате брака Баязида I с одной гермиянской княжной.

[13]Wit. 2, c. 14–15.

[14]Там же, с. 37–43; Kramers, с. 1005–1007.

[15]Bab. 4, c. 999–1001.

[16]О гражданской войне в Византии см.: Ostr., c. 444–475.

[17]Bab. 4; Koprulu, c. 125–126. Дата смерти Орхана точно неизвестна. Узюнчаршили (Üzüncarsili, I, с. 62) называет 1360 г. Виттек, ссылаясь на Вра^еа Хрочгда (Chronica Minora), датирует ее 1362 г. (Wit. 2, с. 44,54).

[18]Wit. 2, c. 42–43, 50.

[19]Кöprülü, с. 1311–132; Pears 2, c. 664–665.

[20]Üzüncarsili, I, с. 61 и cл.; Wit. 2, с. 44–45; Ostr., с. 478–479.

[21]Charanis, c. 288–300.

[22]Köprülü c. 129–130; Jireček, II, c. 87 и сл.

[23]Taf. 2, c. 283–285; Charanis, c. 301; Jireček, II, c. 99 и сл.; Оstr., c. 485; Bab. 1, c. 65 и сл.

[24]Bab. 1, c. 1, 24; Jireček, II, c. 119 и сл. Дата битвы на Косовом поле носит дискуссионный характер, но 15 июня, похоже, соответствует действительности. Ссылки на источники см.: Atiya 2, c. 5, и Ostr., с. 486, примеч. 1.

[25]Подробное описание похода на Никополь см.: Atiya 2, а также: Inal. 2, с. 117–119.

[26]См. выше.

[27]Ducas, XV, c. 89.

[28]О Тимуре см.: Grousset, c. 486 и сл.

[29]Ducas, XXIII, c. 177–179; см. выше.

[30]Лучшее изложение событий этого периода см.: Jorga 2, 1, с. 325 и cл. См. также: Kramers, с. 657–658.

[31]Ducas, XIX–XXII, с. 129–169.

[32]Ducas, XXXIII, с. 285; Бертрандон де ля Брокьер пишет: «Они говорили мне, что он не любит войн, и это кажется мне правдой». Лаоник Халкокондилас утверждает, что перед битвой под Варной Мурад дал обет вступить в религиозный орден, хотя это свидетельство осталось неподтвержденным. Однако деятельность Мурада в связи с созданием корпуса янычар (см. ниже, примеч. 39) заставляет думать, что он был в хороших отношениях с дервишским орденом бекташи (см.: Bertrandon de la Broquière. Voyage ďOutremer, c. 181–182; Laon., c. 351–352).

[33]Ducas, XXVIII, с. 229–237; Laon., с. 231–235; Phrantz., с. 116–117; Jorga 2, I, с. 378 и сл. Иоанн Кананос оставил современное событиям описание осады с присовокуплением различных чудес. Его сочинение издано в CSHB вместе с записями Франдзиса (Phrantz., с. 457–479).

[34]Ducas, XXIX–XXXI, с. 245–270; Laon., с. 236–248; Jorga 2, I, с. 236 и сл.; Jirecek, с. 174 и сл. Современное событиям описание захвата Фессалоники было сделано Иоанном Анагностом. Вместе с сопровождающим его плачем-песнопением оно было опубликовано в CSHB, там же, где и труд Франдзиса (Phrantz., c. 483–534).

[35]О Скандербеге см.: Radohic; Gegaj.

[36]Bab. 3, с. 19–33. Эта серьезная книга страдает отсутствием каких бы то ни было ссылок на источники. Наиболее полное современное описание битвы при Варне см.: Наl. 3, но эта работа изобилует противоречивыми утверждениями. См.: Pall, c. 144 и сл.; Bab. 5, c. 229 и сл.

[37]Bab. 3, с. 51–55.

[38]Там же, с. 42–43.

[39]По поводу создания войска янычар см.: Mord.; Huart; Birge, с. 45–48. Бартоломео де Джано утверждает, что Мурад воссоздал янычарский корпус в 1438 г. (Bartholomaeus de Jano.– MPG., CLVIII, стб. 1065–1066).

[40]Ducas, XXXIII, c. 285; Laon., c.375; Phrantz., c. 92, 211.