Византия и Московская Русь.
Глава VII. Византия и Москва

История возвышения Москвы прекрасно описана. Поэтому наша задача будет заключаться в изображении событий с византийской точки зрения, а также в определении роли, которую играла в русской истории византийская дипломатия. Основным проводником византийского влияния была Церковь, которая способствовала новому политическому курсу. Поэтому вполне естественно будет задать вопрос: в каком смысле и до какой степени Византия была замешана в возвышении Москвы?

Великий князь Литовский Ольгерд (Алгирдас) (1345-1377 гг.) был в политике верным последователем Гедимина. Несмотря на то, что литовская династия по-прежнему оставалась языческой, Ольгерд был дважды женат на русских православных княжнах: Марии Ярославне Витебской, а с 1349 года — на Ульяне Александровне Тверской. В его правление Литва сопротивлялась экспансии тевтонских рыцарей, соперничала с Польшей за обладание Галичем и сумела установить свой контроль над Волынью (1352 г.). Влияние Ольгерда на новгородские и псковские дела было значительно, но недолговечно, в то время как распространение власти Литвы в среднерусских княжествах выглядит очень впечатляюще: Ольгерд последовательно захватил Брянск и Смоленск (1357 г.), Киев (1362 г.), Подолию (1363-1364 гг.), Чернигов (ок. 1370 г.), так что в конце концов его владения распространились до Черного моря. Эти захваты сильно ущемляли интересы татар, хотя им и случалось несколько раз помогать Ольгерду в борьбе с Москвой. Ольгерд воспользовался внутренним разладом в Орде и в 1363 году сумел нанести татарам серьезное поражение. Однако его настойчивые попытки захватить Москву не удались.

Ольгерд, отчетливее, чем его отец Гедимин, склонявшийся к римскому католицизму, сознавал тот факт, что в подвластных ему землях подавляющее большинство населения состоит из православных русских. Поскольку у литовцев еще не было письменности, все официальные государственные документы составлялись на русском («славянском») языке. Высказывалось предположение, что по случаю женитьбы на одной из русских княжон Ольгерд принял православие, что могло быть условием церковного брака.^[378] Если такое обращение действительно имело место, то оно держалось в тайне, так как официальные византийские документы всегда говорят об Ольгерде как о «нечестивом» (?σεβης),^[379] «огнепоклоннике» (πυρσολ?τρης),^[380] а русские летописи — как о «зловерном, безбожнике и нечестивом».^[381] Истинное отношение Ольгерда к религиозным вопросам лучше всего, возможно, выразил византийский историк Никифор Григора. Характеризуя правителей Руси, Григора упоминает о том, что в военном отношении превосходящий других Ольгерд — «солнцепоклонник», но готов принять православие, если преемник митрополита Феогноста (ум. 1353 г.) согласится перенести свою резиденцию из Москвы в его княжество.^[382] Ниже мы увидим, что Ольгерд стремился объединить под своей властью всю Русь, а для этого, в обмен на поддержку Византии, собирался принять православие. В некоторых церковных и придворных кругах Константинополя к этому плану относились с одобрением, что привело к новым конфликтам как в Константинополе, так и на Руси. В конце концов, из замысла ничего не вышло.

Несмотря на нанесенный литовской экспансией ущерб, на северо-востоке Руси господство татар оставалось прочным. Ханы не трогали существовавших в стране политических и религиозных институтов и пользовались ими в интересах собственного правления и сбора дани. Поскольку в эту эпоху политическое главенство принадлежало великому княжению Владимирскому, татары добивались, чтобы там сидел князь либо достаточно покладистый, либо такой, который не обойдется без помощи татар в борьбе с соперниками. Хотя со времен Киевской Руси право наследования великокняжеской власти в принципе принадлежало старейшему из удельных князей, татары обусловили это право получением от них официального утверждения (ярлыка). Практически, они ставили великого князя по своему усмотрению. Избранный кандидат сохранял за собой свой удел, а вдобавок получал город Владимир. В правление могущественных ханов Тохты (1290-1312 гг.) и Узбека (1312-1342 гг.) Золотая Орда искусно играла на соперничестве двух сильнейших претендентов на великокняжеский престол: князей тверских и московских.

В соответствии с принципом родового старшинства, в 1304-1305 годах Тохта даровал великое княжение Михаилу Ярославичу Тверскому, но в 1318 году хан Узбек, встревоженный ростом влияния тверского князя (Михаил сумел подчинить себе Новгород), уступил проискам его младшего родственника Юрия Московского, и Михаил был казнен в Сарае, а московский князь впервые получил великое княжение. Последний, очень к месту, женился на принявшей христианство сестре хана.

Москва, вполне второстепенный город, впервые упоминаемый летописью под 1147 годом, была дана в удел младшему сыну Александра Невского Даниилу. И то, что сын Даниила, Юрий, добился великокняжеского престола, следует рассматривать как своего рода революцию, которая могла осуществиться лишь в результате ловкого использования татарской власти. Но Москве благоприятствовали и другие факторы: это был географический центр Руси, расположенный на пересечении торговых путей, связывавших Волгу, Дон и Днепр с Новгородом и Балтикой, хорошо освоенный, густо населенный и богатый природными ресурсами, так что это небольшое княжество давало в руки умелому правителю все средства для удовлетворения его честолюбивых замыслов. Возвышение Москвы шло настолько быстро, особенно когда Юрий, как в свое время Михаил Тверской, подчинил себе Новгород, что хан Узбек вновь лишил ее своей поддержки и поставил великим князем Дмитрия Тверского, сына замученного Михаила Ярославича (1322 г.). Вскоре Дмитрий отомстил за смерть отца — князь Юрий в 1325 году был убит в Орде. Это так разгневало Узбека (свояком которого был Юрий), что в 1326 году Дмитрий был казнен. Последний представитель тверской династии, Александр, также получивший великое княжение, решился на шаг героический, но политически абсурдный: он открыто выступил против татар. В 1327 году в Твери были убиты ханские послы. Последствия можно было предвидеть: в 1328 году карательная мощь татарских и московских полков обрушилась на Тверь; Александр бежал в Псков, находившийся в сфере влияния Литвы. Узбек назначил великим князем Владимирским брата Юрия, московского князя Ивана I Калиту.^[383]

В пределах великого княжества Владимирского в борьбе за власть столкнулись Москва и Тверь, а в более широком плане — Москва и Литва. В эту борьбу был вовлечен и Новгород. Новгород, всегда ревностно оберегавший свою самостоятельность, никогда не стремился править всей Русью, а занят был преимущественно выгодами своей торговли лесом, воском и мехами. Но по традиции и из чувства национального единства, Новгород всегда принимал князя из правящей династии, функции которого, однако, определялись в соответствии с тем, какая партия брала верх в городе. Влиятельной фигурой в управлении городом был архиепископ Новгородский. Он избирался на месте и потому пользовался намного большей независимостью от митрополита, чем все остальные русские архиереи, а подчас прямо обращался к константинопольскому патриарху. Впрочем, Новгород, с его относительно «демократическим» образом правления, ослаблялся внутренними конфликтами. Большую роль играла к тому же зависимость от поставок продовольствия из областей с более автократическим княжеским правлением, особенно из Московского княжества. В течение XIV века Тверь, Москва и Литва боролись за влияние на Новгород. Лишь изредка новгородцам удавалось играть на разногласиях между этими княжествами. С течением времени верх стал брать московский князь.

1. Византия и Москва

Мы видели выше, каким образом галицкий игумен Петр, первоначально кандидат лишь на Галицкую митрополию, стал главой всей Русской Церкви, после того как Константинополь отверг его соперника Геронтия, выдвинутого великим князем Владимирским Михаилом Ярославичем. В 1309 году митрополит Петр прибыл в северную Русь и сразу натолкнулся на борьбу Твери с Москвой.

Источники сообщают, что Михаил Ярославич, удельный тверской князь, при поддержке тверского епископа Андрея, неоднократно пытался добиться смешения митрополита Петра. Стоит отметить, что епископ Андрей происходил из литовского княжеского рода — это еще один пример уз, связывавших в XIV веке Тверское княжество и Литву.^[384] Официальное обвинение против митрополита Петра епископ Тверской послал патриарху Афанасию I (второй патриархат с 1303 по 1309 г.). Для расследования дела в Россию был отправлен специальный патриарший посол, и на состоявшемся в Переяславле соборе митрополит Петр был совершенно оправдан.^[385] Но борьба тверского князя с новым митрополитом продолжалась еще некоторое время после второго отречения патриарха Афанасия. Авторы жития св. Петра умалчивают о сути выдвигавшихся против него обвинений. Впрочем, они прямо изложены в переписке Михаила Ярославича и патриарха Нифонта (1310-1314 гг.): Михаил утверждал, что Петр не соблюдает законов о браке и разрешает браки в шестой степени родства, а также повинен в симонии.^[386] Кроме того, тверской епископ Андрей посылал в Константинополь монаха Акиндина, присутствовавшего на патриаршем синоде, который закончился соответствующим осуждением симонии,^[387] к тому же, в ответ на обвинения Михаила Ярославича, патриарх Нифонт формально порицал проступки, в которых обвиняли митрополита Петра. Никаких практических последствий, однако, дело не имело.

Трудно установить, насколько справедливы были нападки на святителя Петра: обвинения в симонии вообще раздавались часто,^[388] и в правление Андроника II в Византии шли дебаты о том, что, собственно, этот термин означает. E. E. Голубинский предполагал, что митрополит Петр ограничивался общепринятой практикой взимания минимального налога за поставление в священники (ставленная пошлина), но кое-кто сам налог этот считал антиканоническим.^[389] В любом случае, за исключением тверских князя и епископа, никто не обвинял в симонии митрополита Петра, которого традиция почитает человеком святой жизни. Можно с уверенностью думать, что обвинение в симонии (обоснованное или нет) имело политическую подоплеку: для Михаила Тверского, занимавшего великокняжеский Владимирский престол, митр. Петр был фигурой нежелательной.

Вряд ли можно сомневаться, что если митр. Петру удалось сохранить свои позиции вопреки воле великого князя Михаила Ярославича, то только благодаря полученной им на месте поддержке, источник которой обнаружить не трудно. Оправдавший митр. Петра собор состоялся в Переяславле, а этот город входил в сферу влияния Москвы. Из жития св. Петра, составленного митр. Киприаном, следует, что место для собора выбирал посол патриарха Афанасия, который к тому же на этом соборе и председательствовал.^[390] Можно, следовательно, допустить, что Афанасий поддерживал поставленного им на русскую митрополию Петра и обеспечил его возможностью обелить себя. Было, вероятно, и определенное взаимопонимание между патриаршим послом и московским князем, попечением которых был проведен Переяславский собор.^[391] Поэтому нет ничего удивительного в том, что в 1311 году, в момент военного столкновения между княжествами, митрополит твердо встал на сторону Москвы в ее борьбе с Тверью. Более того, Петр установил связь и с Золотой Ордой: в 1312 году, по неизвестным причинам, он сместил епископа Сарайского Измаила и назначил своего кандидата Варсонофия.^[392] В следующем году св. Петр сопровождал в Орду великого князя Михаила, там был «с великими почестями» принят новым ханом Узбеком.^[393] В состязании с Тверью победителем несомненно оказался митр. Петр.

Враждебность Михаила Ярославича по отношению к Петру вызвала следствие, которого тверской князь не предвидел и не желал. Митрополит стал союзником московского князя, заклятого врага Твери. Глава русской церкви — который по традиции назывался митрополитом Киевским — формально не имел в северной Руси определенной резиденции; митрополиты Кирилл и Максим обычно жили в стольном Владимире, Максим там был и погребен. Вряд ли митр. Петр уютно чувствовал себя в городе, где правил Михаил. Согласно митрополиту Киприану, святитель Петр много путешествовал «по городам и весям», особо отличив из них, впрочем, Москву, хотя это был небольшой и малонаселенный город, он «начат больше инех мест жити в том граде». Составитель жития не упоминает о личной близости между митр. Петром и Юрием Даниловичем, возможно потому, что репутация убийцы Михаила Тверского (1318 г.), которую имел последний, мало соответствовала житийному повествованию. Однако несомненно, что враждебность Михаила заставила Петра с первых лет пребывания на кафедре искать поддержки Москвы — это показал уже Переяславский собор.^[394] Авторы житий Петра называют в качестве главного друга и опоры митрополита не Юрия Даниловича, а его брата и преемника Ивана I Даниловича, по прозванию Калита. «Этот город (Москва), — пишет Киприан, — управлялся благочестивым великим князем Иоанном, сыном Даниила, правнуком блаженного Александра (Невского). Блаженный Петр видел, как Иоанн крепок в православии, милостив к нищим, почитает святые Божий церкви и священников, любит святое Писание, искусен в книжном научении. За это святой иерарх Божий (Петр) возлюбил его премного».^[395]

Сведения о дружбе Петра и Ивана Калиты Киприан почти дословно заимствует из более древнего жития Петра.^[396] Однако в высшей степени симптоматичен тот факт, что митрополит Киприан, ярый «эллинофил», друг патриарха Филофея и искусный проводник византийской политики на Руси, подобным образом превозносит достоинства Москвы и ее великого князя. Киприан справедливо полагал, что перенесение митрополичьего престола в Москву предопределило политический курс и ход церковного строительства в эпоху его собственного правления; это мнение отражает позицию, преобладавшую в кругах, близких к патриарху Филофею.^[397]

Но был ли выбор митрополита Петра продиктован преднамеренной политикой византийских властей его времени? Выше мы видели, что патриархат и императорское правительство согласились на перемещение резиденции главы единой русской митрополии из Киева (т. е. с территорий Галича и Литвы) во Владимир. Нет, однако, никаких оснований полагать, что именно византийцы первыми предпочли Москву Твери. Сама тверская оппозиция митр. Петру повлекла за собой поддержку, оказанную Византией Москве.

Слабые и быстро сменявшие друг друга преемники Афанасия I поддерживали Москву не очень последовательно. Нифонт (1310-1314 гг.), сам обвиненный в симонии и со временем вынужденный покинуть кафедру, поверил обвинениям против митрополита Петра, выдвинутым тверскими князем и епископом. Короткое правление Иоанна Гликиса (1315-1319 гг.), также закончившееся отречением, было отмечено образованием отдельной Литовской митрополии — это изъяло из юрисдикции Петра обширные территории, подвластные Гедимину.^[398] Гедимин не мог одобрять митрополита, который имел постоянные сношения с Золотой Ордой и политически был отождествим с ханским вассалом. Обстоятельства помогли ему подкупом и дипломатией склонить византийские власти к учреждению отдельной Литовской митрополии. И можно допустить, что если бы митрополит пользовался расположением тверского князя (тверские князья в XIV веке были союзниками Литвы), то разделения митрополии не произошло бы. Явно промосковская позиция митр. Петра, даже и оправданная, неизбежно влекла за собой враждебность других правителей Руси. Иван Калита сменил своего брата Юрия на московском престоле в конце 1325 года. Через год, в декабре 1326 г., митрополит Петр умер в Москве и был там похоронен. Таким образом, дружба митрополита и князя и решение первого перенести постоянную резиденцию митрополита в Москву, о чем рассказывается в житии Петра, относятся к 1326 году. С Москвой митр. Петр был тесно связан с самого начала своего правления, но решающие шаги были им сделаны в последний год жизни. 4 августа 1326 года князь Иван Данилович заложил каменный Успенский собор в Кремле, и Петр, по выражению летописца, в стене его «гроб себе сотвори святыма своима рукама».^[399] Митрополит Киевский и всея Руси явно желал, чтобы не Владимир, а Москва стала местом его погребения, и тем самым — религиозным центром страны.

Если роль византийских властей в действиях митр. Петра трудно определить с полной точностью (можно предположить только, что изначальное движение в сторону северной Руси было одобрено патр. Афанасием), то взаимозависимость между ходом событий в Константинополе и на Руси в правление митрополита Феогноста более очевидна.

Назначение митрополита Феогноста (грека из Константинополя, дружившего с такими представителями интеллектуальной элиты, как Никифор Григора) совпало с окончанием гражданской войны между Андроником II и Андроником III (1328 год). В Византии пришло к власти «новое поколение», ведущую роль в котором играл Иоанн Кантакузин — «великий доместик» (глава исполнительной власти) Андроника III и, несомненно, великий государственный деятель.^[400] Хотя причины внутреннего и внешнего порядка не всегда позволяли ему осуществить свои идеи на практике, Кантакузина можно назвать последовательным проводником идеи империи, основанной на религиозной и культурной общности с народами Восточной Европы. Мы не знаем, имело ли место его личное участие в назначении нового русского митрополита, однако все то время, что он занимал митрополичий престол (1328-1353), Феогност властно утверждал тот образ правления, который отражал традиционную русскую политику Византии и совпадал с собственными воззрениями Кантакузина: единая митрополия, объединяющая все епархии и стоящая над политическими междоусобицами Московского, Тверского, Литовского и Галицкого княжеств. Феогност с первого и до последнего шага следовал по пути своего предшественника Петра, сделав кафедральным городом Москву и поддерживая московских князей в борьбе с соперниками.

Эти факты замечательны прежде всего тем, что Феогност отнюдь не был кандидатом Москвы на митрополичий престол. Перед смертью Петр нарек своим преемником игумена Феодора,^[401] и Иван I предпринял все возможные дипломатические маневры, чтобы в Константинополе утвердили именно эту кандидатуру. Его усилия были еще одним проявлением возрастающих политических притязаний Москвы: в 1326 году Иван еще не был великим князем Владимирским (этот титул принадлежал его врагу Александру Тверскому). Теоретически именно Александр должен был выдвигать кандидата на митрополичью кафедру, но это сделала Москва.

Как бы то ни было, разногласия между русскими князьями благоприятствовали аутсайдеру, назначенному непосредственно Константинополем, и новый митрополит-грек Феогност, прибывший на Русь в 1328 году, не встретил никакой оппозиции. По пути он посетил юго-западные княжества, утверждая свои митрополичьи права в этом краю, особенно в Галиче, где посвятил епископа Феодора, что явно исключает существование в то время отдельной Галицкой митрополии.^[402] Однако вскоре князья Болеслав-Юрий и Любарт-Дмитрий — тесно связанные с литовской княжеской династией — сумели получить для галицкого епископа титул митрополита. Уже в 1331 году митрополит Галицкий упоминается в не совсем достоверном перечне участников константинопольского синода.^[403] Если это упоминание отражает действительный исторический факт, то остается предположить, что он был поставлен прямо в Константинополе, но не имел возможности реально воспользоваться своей властью, и что митр. Феогност враждебно относился к политике патриарха Исайи (1323-1332 гг.). Действительно, во вполне точных списках русских епископов той эпохи Феодор продолжает упоминаться как епископ Галицкий.^[404] По-видимому, Феогност не признал Галицкой митрополии. Очевидно одно: во время гражданской войны между императрицей Анной Савойской и Иоанном Кантакузином (1341-1347 гг.) патриарх Иоанн Калека, страстный противник Кантакузина, издал синодальный акт, назначавший Феодора Галицким митрополитом, несомненно вопреки желанию Феоноста.^[405] Галицкий епископ Феодор сам явился в Константинополь, хотя обвинение против него не было снято и он подлежал суду своего митрополита, а не патриархата. Несмотря на возражения Феогноста, Калека восстановил независимую Галицкую митрополию.^[406] Вскоре после своей победы и воцарения на императорском престоле Кантакузин официально упразднил ее. Торжественность, с которой был совершен этот акт, показывает, какое большое значение правительство Кантакузина придавало церковному единству Руси. В августе 1347 года был издан императорский хрисовул об упразднении Галицкой митрополии, о чем специальной грамотой извещались митр. Феогност, великий князь «всея Руси» Симеон Московский и Дмитрий-Любарт Волынский.^[407] Синод официально утвердил императорский декрет, и патриарх Исидор вызвал галицкого митрополита на суд в Константинополь.^[408] Поскольку литовский митрополит Феофил умер в 1330 году и не был никем заменен,^[409] Феогност до конца своего правления (1347-1353 гг.) оставался единственным «митрополитом всея Руси» и получил титул «экзарха» — μητροπολ?της Κυγεβου, ?περτιμος κα? ?'ξαρχος π?σης 'Ρωσ?ας,^[410] — который принадлежал только высшим византийским иерархам и не мог передаваться преемнику по кафедре.^[411]

Митрополит Феогност навешал княжества Московское и Литовское, был в Новгороде и дважды — в Золотой Орде, активно продолжая дело своего русского предшественника Петра и способствуя возвышению Московского княжества. В течение первых четырех лет его правления (1329-1333 гг.) в Москве была закончена каменная Успенская церковь и построено еще четыре каменных храма.^[412] Москва быстро завоевывала положение центра митрополии и уже могла соперничать с более древним Владимиром. В 1339 году Феогност канонизировал митрополита Петра, на могиле которого совершались чудеса; это также имело большое значение для повышения престижа Москвы. В прошлом на Руси святые либо канонизировались митрополитом, либо почитались местно. Однако Феогност, желая подчеркнуть значение своего акта, обратился с официальным запросом к патриарху Иоанну Калеке, на что тот, недоумевая, почему его совет потребовался в чисто местных делах, предложил начать церковное почитание Петра.^[413]

Феогност с самого начала не ограничивался сугубо церковными делами и использовал свое влияние в политических интересах Москвы. Почти сразу по приезде, в 1328 году, он, находясь в Новгороде, отлучил от церкви князя Александра Тверского, который, как мы видели, восстал против татар, потерял титул великого князя и бежал из осажденного татарскими и московскими войсками города в Псков, а оттуда в Литву, горько упрекая в своих несчастьях Москву и митрополита. Со временем Александр вернулся в Псков и княжил там, пока в 1339 году хан Узбек не казнил его в Золотой Орде.^[414] Недавно опубликованное письмо византийского дипломата Мануила Габалы, в 1331-1332 годах находившегося на Руси при митрополите Феогносте, показывает, как хорошо византийские власти были осведомлены об этих событиях и как прочно были они связаны с Москвой и ее интересами.^[415] Опасаясь Литвы и не доверяя ей, большинство византийских иерархов и дипломатов (задолго до победы исихазма) полагало, что московская политика потаканья ханской власти, которая обеспечивала поддержку татар, более отвечает интересам церкви и «византийского содружества», чем мятежные настроения Александра Тверского или прозападные симпатии Гедимина, т. е. смотрели на вещи так же, как составитель русской летописи: «В лето 6836 [13281 седе князь великий Иван Данилович на великом княжении всеа Русии, и бысть оттоле тишина велика на 40 лет и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша и починуша христиане от великиа истомы и многыа тягости, от насилиа татарского, и бысть оттоле тишина велика по всей земли».^[416] Византийские дипломаты не смущались тем, что «тишина» подчас обуславливалась прислужничеством перед Ордой и грубым подавлением менее покорных княжеств, например Тверского или Ростовского.

Кантакузин, несомненно, поощрял промосковские настроения, чего нельзя сказать о его политических противниках. Внешняя политика Византии всегда была связана с внутренней борьбой за власть. Некоторые официальные документы 1347 года открыто признают эту связь, а еще лучше она видна из перипетий церковной истории второй половины XIV века. Согласно актам, принятым Кантакузином и патриаршим синодом в 1347 году, восстановление самостоятельной Галицкой митрополии (действие, направленное против Москвы и, следовательно, против политики Золотой Орды, связанное, скорее всего, с вторжением в Галич и Волынь польского короля Казимира I)^[417] было осуществлено политическими врагами Кантакузина во время гражданской войны, а именно патриархом Иоанном Калекой и константинопольским правительством Анны Савойской. Кантакузин не уточняет, какие политические соображения руководили его врагами; он только упрекает Калеку в том, что патриарх действовал «вопреки божественным и святым канонам», упоминает «тех, кто неправильно управлял империей и общественными делами», (τους την βασιλε?αν και τα κοιν? πρ?γματα κακ?ς και ?πισφαλως διοικο?ντας) вместо того, чтобы «искать общего блага, удовлетворяли свои желания». Имеются в виду, конечно, императрица Анна и ее правительство.^[418]

Кантакузин прямо связывает константинопольскую смуту с вопросом о Галицкой митрополии, но не называет конкретных причин, которые заставили византийские власти между 1341 и 1346 годом встать на сторону епископа Феодора против митрополита Феогноста. Однако эти причины, хотя бы гипотетически, можно восстановить, если принять во внимание развитие событий в Сарае и отношения татар с соседями.

Мы видели, что в восточном Средиземноморье и на Черном море нераздельно господствовали Генуя и Венеция. Их благополучие основывалось на экономическом подчинении Константинополя и процветании итальянских колоний на северных берегах Черного моря, для чего был необходим союз с Золотой Ордой. Правительство Анны Савойской, столкнувшееся с Кантакузином (неизменным врагом генуэзцев, поддерживаемым турками), больше, чем любое другое византийское правительство, зависело от итальянцев.

Это политическое и экономическое равновесие основательно пошатнулось в результате изменений татарской политики. За год до смерти (1341 г.) хан Узбек грозил войной Византии (или, по крайней мере, владениям византийцев и итальянцев в Крыму). В Сарай отправилось византийское посольство, чтобы смягчить гнев хана.^[419] Дмитрий Кидонис, отец которого возглавлял посольство, превозносил последнего за успех миссии и заключение нового договора с татарами.^[420] Договор, однако, оказался недолговечным. Сын Узбека Джанибек окончательно разрушил политическую и экономическую систему, господствовавшую на Черном море: в 1343 году он захватил венецианскую Тану, а в 1346 начал длительную и кровавую осаду Кафы.^[421] Перед надвинувшейся угрозой венецианцам и генуэзцам пришлось забыть на время о соперничестве и заключить оборонительный договор. Папа Климент VI призывал к крестовому походу для освобождения Кафы.^[422] В этих условиях византийцы, интересы которых были неотделимы от интересов итальянцев в Причерноморье, могли согласиться на небольшую уступку единому фронту латинской дипломатии и учредить в Галицко-Волынском княжестве новую митрополию, что отвечало интересам польского короля Казимира, выступившего против татар. В этих условиях протесты Москвы не могли иметь большого значения.

Начиная в 1340-1341 годах экспансию на восток, король Казимир столкнулся с тремя главными препятствиями: а) номинально Галич и Волынь (Μικρ? Ρωσ?α, τ. е. «Малая Русь», как она именовалась в византийских документах того времени) зависели от Орды; б) местное православное население, во главе с боярином Детко, сопротивлялось натиску римского католицизма и готово было, как и Москва, в борьбе с поляками воспользоваться помощью татар; в) на эти земли претендовала также и Литва.^[423] В 1343 году Казимир получил от папы Климента VI финансовую и духовную поддержку в священной войне «против татар, русских и литовцев».^[424] Однако первоначально ему удалось захватить только область Санока в Западной Галиции, так как основная часть «Малой Руси» после смерти Детко (1314 г.) оказалась в руках Любарта, сына Гедимина и брата Ольгерда, нового князя Литовского. Любарт был крещен в православную веру под именем Дмитрия. Казимир (временно) принял создавшееся положение, следя одновременно за тем, чтобы пресеклась связь Галича с северо-восточной Русью.^[425] Поэтому вполне понятно назначение епископа Феодора митрополитом Галицким, совпавшее с договором между Казимиром и Любартом, заключенным в 1345-1346 годах.^[426] Такое назначение служило планам Казимира и удовлетворяло Любарта. Сам Гедимин и все его дети были готовы отказаться от язычества предков и принять христианство в обмен на политические уступки. В случае с Любартом-Дмитрием эти уступки заключались в приобретении древнего русского княжества, престиж которого повышался созданием отдельной митрополии.

Однако в 1347 году Кантакузин победил в гражданской войне, а Венеция и Генуя заключили мир с Джанибеком. Теперь новый византийский император мог восстановить нормальные дипломатические отношения в Восточной Европе и, одновременно пытаясь ослабить давление генуэзцев на византийскую экономику, с помощью нового патриарха-исихаста содействовать восстановлению престижа империи на Руси. Вскоре он получил послание от Симеона Московского — написанное, конечно, по совету митрополита Феогноста, — в котором «империя ромеев и святейшая Церковь Божия» были названы «источником всякого благочестия, учителями законности и освящения», а также было сделано предложение о восстановлении единства митрополии.^[427] Симеон послал также значительное денежное пожертвование на ремонт храма св. Софии; впрочем, согласно Никифору Григоре, эти деньги пошли на уплату долгов Кантакузина турецкому эмиру Орхану.^[428] Идеологическая преданность Симеона и его щедрость возымели немедленное действие: в посланиях, адресованных своему «племяннику» (ανεψιο?) Симеону Московскому, «великому князю всея Руси» (μ?γας ρ?ξ π?σης 'Ρωσ?ας), и Дмитрию-Любарту, «князю Владимира [Волынского]» (ρηξ Βολοδιμ?ρου), Кантакузин объявил об упразднении Галицкой митрополии. Отношение к двум князьям отличалось не только титулованием в посланиях, но и тем, что Симеон получил императорский «энкол-пион» с частицей Животворящего Креста и мощами мучеников»,^[429] а Любарт — наставление. «Ты знаешь, — писал Кантакузин волынскому князю, — что с тех пор, как русский народ получил богопознание и был просвещен святым крещением, стало самоочевидным обычаем и законом, что во всей России — Великой и Малой — существует только одна митрополия Киевская; один митрополит рукополагает епископов на святейшие кафедры, и каждый раз, когда кто-либо попытается изменить это положение … будет вновь восстановляем старинный обычай и порядок, что тебе хорошо известно».^[430] Победа Феогноста была полной: он не только остался единственным русским митрополитом, но и сумел получить от Джанибека новые гарантии относительно невмешательства княжеской власти в церковный суд.^[431]

В течение последующих двух лет объединенные усилия Кантакузина и Москвы дали впечатляющие результаты. Не только митрополит Феогност смог в 1348 году посетить Волынь и заявить там свои права,^[432] но Симеон Московский, при содействии митрополита и хана, сумел породниться с литовской и тверской династиями.^[433] Великий князь Московский все более становился правителем «всея Руси».

2. Ольгерд и Москва

Однако в последние годы жизни Феогноста (1349-1353 гг.) намеченный в 1347 году Кантакузином политический курс натолкнулся на значительные препятствия. Усилия императора ослабить генуэзский контроль закончились неудачей (1349 год), а попытка прибегнуть к помощи Венеции привела к войне между Генуей и Венецией, которая шла преимущественно у берегов Византии. После знаменитого сражения на Босфоре (1352 год) генуэзцы сохранили контроль над Перой и Галатой, распространив свое влияние в Черном море.^[434] Такой поворот событий на первых порах не ущемлял интересов Москвы, потому что господство генуэзцев в этом районе целиком зависело от союза с Золотой Ордой, которого последние сумели добиться, а власти Москвы тоже зависели от доброй воли хана. Однако как татарская власть на Руси придерживалась правила не допускать перевеса какого-нибудь из княжеств, так и генуэзское влияние в Константинополе и Сарае, основанное на голом коммерческом интересе, толкало русских князей на раздор и соперничество, что противоречило идеалу «византийского содружества», который утверждали Кантакузин и его друг патр. Филофей.

В 1349 году генуэзцы разгромили силы Кантакузина в Константинополе, а Казимир Польский захватил Галич и Волынь. Любарт удержал только Луцк, и Казимир стал называться dominas terrae Russiae.^[435] Характерное освещение этих событий дает Новгородская летопись: «Прииде король краковськыи (т. е. польский) со многою силою, и взяша лестью землю Волыньскую и много зло крестианом створиша, а церкви святыя претвориша на латыньское богумерзское служение».^[436] Последнее подтверждают и польские источники: на завоеванных землях были устроены латинские церкви и учреждена католическая иерархия. Перед лицом литовской угрозы Казимир просил и получил у Рима моральную и материальную помощь для нового крестового похода против «язычников» и «схизматиков».^[437] В 1349-1364 гг. шло упорное состязание между Польшей и Литвой за обладание Галичем и Волынью. Литва, возглавлявшаяся тремя сыновьями Гедимина — Ольгердом, Кейстутом и Любартом, — оказалась оплотом борьбы с Тевтонским орденом и Польшей и защитницей православного христианства; действительно, Любарт уже был православным, а Ольгерд выражал готовность последовать его примеру, если он, а не великий князь Московский, будет признан главой Руси «византийским содружеством». В борьбе с Казимиром он пользовался иногда помощью татар, а через дипломатию усердно (иногда успешно) старался вбить клин между Сараем и Москвой.

Новое неизбежное столкновение великого княжества Литовского с великим княжеством Московским ставило традиционную византийскую политику по отношению к Руси перед большим испытанием. Следует помнить, что обе стороны считали себя представительницами «русского» государства, а кроме того — признавали символическое главенство Византийской империи. Тяготение Ольгерда к восточно-христианской ойкумене усиливалось двойной угрозой со стороны Польши и тевтонских рыцарей, а приверженность московских князей выражал сам по себе тот факт, что они приняли к себе митрополита Киевского. И Византия должна была выступать в качестве третейского судьи между ними.

К 1350 году государство Ольгерда состояло в основном из земель русских и традиционно православных (за исключением Жемайтии, сравнительно небольшой территории, населенной язычниками-литовцами): так называемой «Черной Руси» (Гродно, Слоним, Новогрудок), Полоцкого и Витебского княжеств (впоследствии «Белая Русь», Белоруссия) и южной, большей части Волыни и Галича. Официальным государственным языком был русский. В 1352 году великий князь Литовский получил решающую помощь от хана Джанибека, что позволило ему заключить временное, но выгодное перемирие с Казимиром.^[438] Характерно, что такой благоприятный для Ольгерда поворот татарской политики означал немедленное ослабление Москвы. Соперники Москвы подняли головы: новгородцы оспаривали в Орде право Москвы на великое княжение, а архиепископ Моисей жаловался Константинополю на «непотребные вещи», совершаемые митрополитом Феогностом.^[439] Антимосковское брожение шло в Твери и Нижнем Новгороде.^[440] Усилившийся Ольгерд решил восстановить отдельную Литовскую митрополию, которая оставалась вакантной после смерти митрополита Феофила (ок. 1330 г.).^[441] Ольгерд хорошо понимал, что пока резиденция митрополита «всея Руси» находится в Москве, Литва не получит авторитета общерусского центра в глазах других княжеств. Поэтому у Ольгерда было только два выхода: либо добиться возвращения митрополичьей кафедры на юго-запад, либо разделить митрополию.

В 1352 году Ольгерд послал в Константинополь своего кандидата Феодорита, чтобы поставить его «русским митрополитом» (μητροπολ?της 'Ρωσ?ας).^[442] Естественно, такое поставление не могло совершиться при жизни правящего митрополита, но с 1350 года Феогност был болен и дни его были сочтены;^[443] Ольгерд хотел, чтобы его кандидат был наготове и, вероятно, поощрял его добиваться хотя бы титула «митрополита Литовского». Но в Константинополе все еще правил Кантакузин, который воспротивился давлению, несмотря на то, что Ольгерда поддерживали татары (и их союзники генуэзцы). Во всяком случае, кандидатура Феодорита была отвергнута.

Однако в 1352 году на Балканах восторжествовала коалиция, враждебная Кантакузину. Иоанн V Палеолог, выступивший против тестя, заручился поддержкой сербов и болгар, в то время как Кантакузин, которому помогали турки, с трудом удерживал в своих руках Константинополь.^[444] Конфликт между Кантакузином и двумя славянскими царствами на Балканах имел последствия и в церковном плане. Еще в 1346 году сербский царь Стефан Душан установил в Скопле сербский патриархат. Это было сделано с одобрения болгарского патриарха Тырновского и автокефального архиепископа Охридского, вопреки Византии, которую тогда раздирала гражданская и религиозная смута. Вселенский патриарх отреагировал на это только в 1352 году отлучением сербской церкви. Можно предположить, что атмосферу, в которой патриарх Каллист и его синод приняли эту каноническую санкцию (сербы ее, очевидно, игнорировали), создали враждебные отношения Душана и Кантакузина.^[445] Сведений об официальном каноническом разрыве между Константинополем и Тырново в 1352 году не сохранилось, но тремя годами позже, в 1355 г., Каллист жаловался на независимый дух болгарской церкви и на то, что болгарский патриарх прекратил поминать за литургией своего константинопольского собрата.^[446] Этот дух, несомненно, царил уже в 1352 году и был отражением еще одного аспекта враждебности болгар к Кантакузину. Пример тому — история Феодорита, кандидата Ольгерда на Киевскую митрополию: отвергнутый Византией, он был посвящен в русские митрополиты болгарским патриархом Тырновским.^[447]

Последствия этого акта, подразумевающего договоренность Литвы, Болгарии и, возможно, Сербии, могли быть очень серьезными, вплоть до отделения русской митрополии от Константинопольского патриархата. Можно предположить, что Ольгерд намеревался установить автокефальную Церковь, потому что вряд ли русские или болгары считали возможной постоянную каноническую зависимость русской церкви от Тырновского патриархата. В любом случае, такой удар был бы весьма болезненным для обедневшей и разделенной Византии как в экономическом, так и в политическом отношении.

По возвращении на Русь Феодорит по крайней мере в течение двух лет управлял Церковью в землях, подвластных Ольгерду.^[448] Более того, ему подчинялась важная с исторической точки зрения Киевская епархия,^[449] и архиепископ Новгородский Моисей заколебался в своей верности престарелому митрополиту Феогносту.^[450] Источники не конкретизируют епископский титул Феодорита: как посвятили его в Тырново — митрополитом Литовским или «Киевским и всея Руси»? В первом случае действия болгарского патриархата можно считать не вызовом Феогносту, митрополиту Киевскому, а только замещением вакантной кафедры. Однако деятельность Феодорита в Киеве и Новгороде ясно показывает размах его притязаний: по инициативе и при поддержке Ольгерда, он создавал общерусскую, независимую от Константинополя Церковь с центром в историческом Киеве. Структуре, которая с X века крепила «византийское содружество» в Восточной Европе, грозила замена полицентричной системой, открытой западному влиянию (как показал сепаратизм балканских славян и галицких князей в прошлом).

Реакцию византийского патриархата легко угадать: Феодорит был низложен и отлучен.^[451] Впрочем, константинопольские правители были достаточно искушены в дипломатии, чтобы понимать, что одних анафем против Ольгерда и Феодорита мало. Они занялись упрочением объединяющей власти законного митрополита Киевского и всея Руси, живущего в Москве, закрепляя уже существующую связь между митрополичьим престолом, великим княжеством Владимирским и Золотой Ордой. В этом направлении действовал и сам митрополит Феогност, и новый патриарх Филофей Коккин, близкий друг Кантакузина, который в сентябре 1353 года заменил Каллиста на константинопольском престоле.

6 декабря 1352 года митрополит Феогност посвятил в епископы Владимирские Алексия — русского инока и (с 1350 года) митрополичьего наместника в Москве. Поскольку Владимир, стольный город великого княжения, был также резиденцией митрополита, то там с начала XIV века не бывало отдельного епископа; владимирским епископом был сам митрополит; таким образом, назначение Алексия подразумевало, что он является кандидатом на замещение митрополичьей кафедры после Феогноста. И русские, и византийские источники признают эту связь: после посвящения послы великого князя Симеона Московского и митрополита (в их числе грек Михаил Щербатый) отправились в Константинополь, чтобы заранее ходатайствовать о поставлении Алексия.^[452] Посольство имело успех. Оно вернулось в Москву, когда Феогност уже умер (11 марта 1353 года), так что Алексий немедленно отправился в Константинополь за посвящением.^[453] В Византии он был вынужден прождать целый год, и наконец, в июле 1354 года, патриарх Филофей и его синод утвердили перемещение Алексия с кафедры епископа Владимирского на кафедру Киевской митрополии.^[454] Отсрочка, конечно, была вызвана не только необходимостью испытать русского кандидата, как утверждает соборный акт о его поставлении,^[455] но почти наверное и тем, что Ольгерд через все дипломатические каналы нажимал на греков, сопротивляясь продвижению Алексия. Другие дипломатические прецеденты позволяют предположить, что обедневшая Византия пользовалась подобными оказиями, чтобы получать богатые подношения русских князей. Потому ли, что Москва предложила больше, или — еще более вероятно — потому, что Кантакузин и Филофей считали Москву более надежным церковным центром, чем Вильно, но Москва победила. Алексий не только был посвящен в митрополиты Киевские и всея Руси: Филофей через посредство епископа Сарайского специально заручился согласием Золотой Орды на это поставление.^[456] Патриарх в официальном послании потребовал от архиепископа Новгородского повиновения Алексию, угрожая отлучением, если тот подчинится Феодориту.^[457] Более того, Филофей формально утвердил перенесение резиденции митрополита из Киева во Владимир, что в 1354 году уже выглядело, конечно, анахронизмом,^[458] но во всяком случае обнаруживало прекрасную осведомленность о том, что оба предшественника Алексия — митрополиты Петр и Феогност — давно жили во Владимире (а фактически — в Москве), потому что разоренный Киев не имел ни престижа, ни просто средств, чтобы содержать митрополита. В ближайшем смысле акт этот означал, что пребывание в Киеве ничуть не подтверждает законности прав Феодорита, так как Киев не является больше кафедральным митрополичьим городом. Полное значение постановления 1354 года можно понять только в свете соперничества Ольгерда с Москвой. В свете этого же соперничества следует интерпретировать поставление митрополитом русского Алексия.

Угроза, исходившая от Ольгерда и Феодорита, заставила византийский патриархат пойти на уступку, благодаря которой новый митрополит мог получить больше влияния и авторитета, нежели его соперник.^[459] Назначение русского кандидата было отвергнуто после смерти Петра, но в 1354 году такое назначение стало необходимостью. Интересно, что Алексий, как и Петр, происходил из южно-русского рода: его отец был черниговским боярином, в 1293-1298 гг. переселившимся в Москву. Аристократическое и южное происхождение нового митрополита, который ко времени поставления обладал к тому же большим опытом правления в гражданских и церковных делах, делало его особенно подходящим кандидатом.^[460] Кроме того, он, по-видимому, знал греческий язык.^[461]

Посвящение митрополита Алексия и связанные с его поставлением соборные акты патриархата оказались значительным подспорьем в укреплении авторитета Москвы. Став официальной резиденцией митрополита «Киевского и всея Руси» и добившись, в первое время, назначения собственного кандидата на возглавление церкви, великое княжество Владимирское, практически захваченное московскими удельными князьями, более, чем кто-либо другой, могло претендовать на наследие Киевской Руси и воплощать ее единство.

К несчастью для Москвы, успех оказался недолговечным. Четыре месяца спустя, в декабре 1354 года, Кантакузин отрекся от престола, и власть перешла — при активной поддержке генуэзцев — к его зятю и наследнику законной династии Палеологов Иоанну V.^[462] Патриарх Филофей вернул престол Каллисту (1355-1363 гг.). Выше мы видели, что генуэзцы, как и Золотая Орда, были заинтересованы в сохранении определенного равновесия сил между русскими княжествами. Поэтому новый константинопольский режим, контролировавшийся генуэзцами, примирился с Ольгердом; возможно, что произошло примирение и с Болгарией. Ольгерд не раздумывая бросил Феодорита, дальнейшая судьба которого неизвестна, и взамен получил существенное преимущество: Константинополь официально утвердил митрополитом его кандидата. Известные нам источники не сообщают точной даты и условий этого события, но скорее всего оно последовало немедленно за отречением Кантакузина и было осуществлено новым патриархом Каллистом.^[463]

Новый митрополит Роман был поставлен «митрополитом Литовским» (μητροπολ?της Λιτβ?ν).^[464] Согласно официальному византийскому документу, Ольгерд принимал «меры к тому, чтобы рукоположен был [в митрополита] Роман, о котором усиленно ходатайствует здесь, под тем предлогом, будто его народ не желает иметь митрополитом кир Алексия, а на самом деле — для того, чтобы при помощи Романа… приобрести себе власть и в Великой Руси».^[465] Новое назначение было связано с улучшением отношений между Константинополем и Болгарией — 17 августа 1355 года Роман, в качестве свидетеля, подписал договор императора Иоанна V и царя Иоанна-Александра Болгарского о браке их детей,^[466] — что сильно обеспокоило Русь.

В то время как Алексий был уроженцем юга, Роман, напротив, был северянин и в то же время родственник жены Ольгерда, тверской княжны.^[467] Борьба между Ольгердом и Москвой, Алексием и Романом, была тяжбой за управление всею Русью. Именно тогда, согласно Григоре, Ольгерд изъявил готовность принять православие, если Византия поддержит его требования.^[468]

В 1355-1356 годах оба митрополита вновь прибыли в Константинополь отстаивать свои права. Византийский историк Григора и русские летописи единодушно описывают положение как скандальное. Роман контролировал значительную часть Руси, находившуюся под властью Ольгерда, включая Киев, Брянск и Тверь, и оба митрополита взимали церковный налог, чтобы собрать необходимые средства для подкупа византийских чиновников.^[469] Каллист и его синод в конце концов определили пределы литовской митрополии: в нее вошли не только епархии, присоединенные еще при великом князе Гедимине (Полоцк, Туров, митрополичья резиденция в Новогрудке), но и «Малая Русь», т. е. епархии Галича и Волыни (Владимир-Волынский, Луцк, Холм, Галич и Перемышль).^[470] Достигнутое таким образом в 1355-1356 гг. соглашение закрепляло за Алексием титул «митрополита Киевского и всея Руси», но давало Роману больше власти и территорий, чем любому другому митрополиту Литовскому или Галицкому до него. Впрочем, соглашение не удовлетворяло ни его, ни Ольгерда, который стремился овладеть всею Русью. Вернувшись из Константинополя, Роман решился превысить свои права, присвоил себе титул «митрополита Киевского и всея Руси» и поместил в Киеве свою резиденцию.^[471]

Однако к 1361 году акции Ольгерда начали падать. Золотая Орда была обеспокоена ростом его влияния не меньше, чем генуэзцы.^[472] К тому же, митрополит Алексий побывал в Орде и сильно повысил там свой авторитет исцелением старой и влиятельной вдовы хана Узбека Тайдулы.^[473] Патриарх Каллист формально не мог согласиться на явное превышение своих прав Романом и отправил на Русь личного уполномоченного, высокопоставленного чиновника дьякона Георгия Пердику, чтобы тот исследовал тяжбы митрополитов.^[474] В 1354 году Пердика, церковный дипломат и специалист по русским делам, много потрудился для укрепления власти Алексия.^[475] В подвластных Роману землях многие считали законным митрополитом Алексия.^[476] Более того, в Константинополе все еще обладал значительным влиянием бывший император, а ныне монах Кантакузин, который считал необходимым сохранение единства русской митрополии.^[477] В принципе необходимость эту признавал и Каллист. В 1354 году он был выдвинут на патриарший престол политическими врагами Кантакузина и на время присоединился к генуэзской партии, однако не следует думать, что это изменило его взгляды относительно русских дел. В 1362 году, после смерти Романа, Каллист патриаршим актом восстановил единство митрополии во главе с Алексием.^[478]

Запутанная история русской митрополии показывает, что внутренние события в Византии, политика итальянских республик, интересы Золотой Орды и непримиримая борьба за власть между Ольгердом и Москвой тесно связаны между собой. Нельзя также не учитывать роли, которую играли в этом процессе южнославянские царства Сербия и Болгария.

Восточная Европа, поле борьбы за существование, которую вело византийское «православное содружество», должна рассматриваться как единое целое, хотя, разумеется, действия и реакции отдельных государств могут быть поняты только в контексте их собственной истории.

Татарские ханы прежде всего хотели сохранить на Руси свое господство и потому поощряли междоусобные войны, не допуская, чтобы то или иное княжество окончательно одержало верх над другими, отсюда — ловкие маневры между Тверью и Москвой, Москвой и Литовским княжеством. Но татарская почтительность к церкви и дипломатические связи Орды с Константинополем, которые использовали византийские церковные деятели, способствовали тому, что митрополичья кафедра прочно утвердилась в том княжестве, которое было наиболее лояльно по отношению к Орде. И лишь в тот момент, когда Джанибек напал на генуэзские и венецианские колонии в Крыму (1341-1346), испытывавшая давление генуэзцев Византия на время взяла сторону прозападно ориентированной Литвы. В последующие два десятилетия Ольгерд, когда ему удавалось договориться с Ордой, умел выгодно пользоваться этим, чтобы прогенуэзские круги Константинополя оказывали ему поддержку в его стремлении главенствовать на Руси: история митрополита Романа как раз и иллюстрирует этот процесс.

Между тем Кантакузин и его друзья-исихасты исходили из другой системы оценок. Кантакузин всегда стремился избавить Византию от генуэзской зависимости, опирался на турецких союзников и не делал исключительной ставки ни на одно из русских княжеств, пользовавшихся татарской (или генуэзской) помощью. Однако преданность византийской идеологии, которую проявил московский князь Симеон, и его тесное сотрудничество с митрополитом Феогностом ставили Москву в положение исключительно надежного и сильного пособника в сохранении на Руси византийского наследия, тогда как язычник Ольгерд готов был к единоборству с Константинопольским патриархатом и даже посвятил митрополита в Тырново. Поскольку для Канткузина важнее всего была целостность и хотя бы относительная политическая независимость византийского мира, то его усилия, как и усилия патриарха Филофея, постоянно были направлены на объединение, что было несовместимо как с притязаниями Ольгерда в 1347-1370 годах, так и с московским сепаратизмом последующей эпохи. Беда, однако, состояла в том, что слабость Византии и неустойчивость власти не позволили претворить эту четкую устремленность в ясную и последовательную политическую линию.

^[378] Ср.: П. М. Батюшков, «Белоруссия и Литва», СПб., 1890, с. 70.

^[379] 102, I. с. 523 (в 1370 г.).

^[380] 102, II, с. 12 (в 1380 г.), т. е. уже после его смерти.

^[381] «Зловерный и безбожный и нечестивый» – 246, с. 402.

^[382] Historia, XXXVI, 34, ed. Bonn, III, с. 517-518.

^[383] Лучший рассказ об этих событиях на английском языке: 46, с. 60-110.

^[384] Ср. 246, с. 344-345.

^[385] Ср.: «Житие Петра», написанное Прохором Ростовским (1327), в 210, IV, I, с. 310; другое «Житие» митрополита Киприана: 195, с. 170-171.

^[386] Ответ патриарха Нифонта на послание Михаила сохранился в славянском переводе: 236, с. 150-158.

^[387] Ср. рассказ об этом Акиндина великому князю Михаилу: 236, с. 150-158.

^[388] Патриарха Нифонта, судившего Петра, самого обвиняли в симонии (ср. рассказ Никифора Хумноса: 11, с. 255-283).

^[389] 201, II, I, с. 108-110.

^[390] «Посланный патриархом клирик прииде на Русь, собор собирает в граде Переяславли», – 195, с. 171.

^[391] Этого понимания уже не было, по-видимому, у преемника Афанасия патриарха Нифонта, который писал Михаилу Тверскому в тоне, крайне неблагоприятном для Петра (ср. выше, прим. 11), но короткое правление Нифонта (1310-1314 гг.) мало повлияло на русские дела, в то время как союз Москвы и митрополита стал совершившимся фактом.

^[392] 246, с 354.

^[393] 217, с. 178. Уже в 1308 году Петр получил ярлык от хана Тохты, в котором подтверждались привилегии церкви. Текст не сохранился, но он цитируется в последующих документах (ср. 227, с. 68-69). Однако нет оснований считать, что Петр, как утверждает Греков (202, с. 42-43), стал сознательным орудием Золотой Орды; политика хана состояла в натравливании Твери и Москвы друг на друга, а не в поддержке одной Москвы.

^[394] Ср. 201, II. I, с. 136-138.

^[395] УК. изд., с. 172.

^[396] Ср. 210, с. 310, 311. Авторство древнейшего жития, традиционно приписываемое Прохору Ростовскому, ставит под сомнение В. А. Кучкин: «Сказание о смерти митрополита Петра», 245, XVIII. 1962, с. 59-79.

^[397] О значении «Жития Петра» митрополита Киприана для характеристики собственных убеждений Киприана см.: 197, с. 236-254.

^[398] Ср. выше, глава 4.

^[399] 246, с. 358.

^[400] 136. с. 448.

^[401] «Житие»: 210, с. 311. Характерно, что митрополит Киприан, вынужденный бороться за митрополичий престол с кандидатом, поставленным в Москве (как и Петр), опускает эту деталь в рассказе о жизни Петра.

^[402] 148, с. 52-53.

^[403] 102,1, 164. Это упоминание и акт, в котором оно встречается требуют тщательного изучения, поскольку рукопись подвергалась исправлениям и в текст могла быть внесена ошибочная информация (см. 27, с. 99). Другой источник – послание польского короля Казимира – называет имя митрополита Галицкого Гавриила, который занимал эту кафедру после Петра и перед Феодором (102, I, 577). Если упоминание в 102, I, 164 не соответствует истине, то следует предположить, что Гавриил некоторое время занимал кафедру Галицкой митрополии и в правление митрополита Петра. В любом случае, вряд ли Феодор был митрополитом Галицким в 1331 году, как предполагают Соколов (239, с. 53) и Феннел 246, с. 128), потому что существует несомненно подлинный документ (148, с. 52-55), упоминающий Феодора Галицкого в качестве епископа, подчиняющегося митрополиту Феогносту в 1328-1332 годах (см. также гл. 4).

^[404] В 1329, 1331 и 1332 голах. 148. с. 53-54.

^[405] О синодальном постановлении Иоанна Калеки официально упоминают патриарх Исидор и его синод (102, I, 270). Что назначен был именно бывший епископ Феодор, подтверждает король Казимир (102. I. 577).

^[406] См. письма Кантакузина к Любарту-Дмитрию и Феогносту (1347 г.) – 102. I. 265 и 262.

^[407] 190, с. 700-703 (и в 102, I, 268-270 в синодальном постановлении по тому же делу): ср. ниже, Приложение I.

^[408] Все эти документы в 102. I, 261-271.

^[409] См. гл. 4.

^[410] Обращение в письме Кантакузина, 102, I, 261.

^[411] К Феогносту патриарх Иоанн Калека в 1339 году обращался как к μητροπολ?της 'Ρωσ?ας και ?π?ρτιμος (102, I, 191); его преемник Алексий носил титул μητροπολ?της Κυεβου και π?σης ' Ρωσ?ας και ?πΕρτιμος (102,1,350). Ср.61, с. 152-184.

^[412] Ср. 201, I, 2. с. 148-150.

^[413] 102, I, 191.

^[414] Насонов А. (изд.). Псковские летописи, М.-Л., 1941, с. 17-18: ср. 46. с. 117-118.

^[415] Об отлученном Александре говорится уничижительно, ?λ?κης, а об Иване Московском как о о των 'Ρως ?ρχων. (Ср. Κουρο?σης. Γαβαλας, pp. 248-252).

^[416] 246. с. 359.

^[417] Ср. 78. с. 132, и выше, гл. 3.

^[418] Письмо Любарту, 102, I, 265; подобные же выражения в хрисовуле (ук. изд.. с. 700; ср. 102, I, 268) и в посланиях к Феогносту (102, I. 262) и к Симеону Московскому (102, I, 264), а также в синодальном постановлении об упразднении Галицкой митрополии (102, I, 267).

^[419] 95. с. 162-166,– 84, с. 145-162.

^[420] Ad loanem Cantacuzenum oratio prima, 17. См.: 94, с. 9.

^[421] Джанибек, очевидно, хотел укрепить финансовое положение Орды. Он не только напал на привилегированные итальянские колонии на Черном море, но и сократил привилегии русской церкви, на что некоторые русские жаловались монгольским властям. Впрочем, митрополит Феогност сумел посетить Сарай в 1342 году и получить некоторые привилегии, подкупив самого хана, вдову Узбека Тайдулу и нескольких монгольских чиновников (217, с. 215). Он получил официальное освобождение духовенства от подушного налога, но иммунитета для всего церковного имущества не добился (ср. 227. с. 69-77).

^[422] Об этих событиях см.: 67, с. 192-197.

^[423] См. гл. 3.

^[424] 176. с. 604-605.

^[425] 78, с. 137.

^[426] В письме 1347 года Кантакузин совершенно ясно говорит, что Феодор пришел в Константинополь «недавно», чтобы добиться своего назначения (102. I, 265).

^[427] 102, I. с. 263.

^[428] Hist. Byz., XXVIII, 35-36, ed. Bonn, III, с. 199-200.

^[429] 102, I, с. 264-265. Симеон также получил из Константинополя разрешение на развод со своей второй женой и на брак с Марией, дочерью одного из злейших в прошлом врагов Москвы Александра Тверского. Митрополит Феогност сначала противился этому браку, как по очевидным каноническим причинам (237. 57), так и потому, что этот брак не соответствовал его собственной политике по отношению к Твери (46, с. 230).

^[430] 102, 1. 265.

^[431] 227, с. 79-81.

^[432] 217, с. 221. Судьба митрополита Феодора неизвестна. Можно сомневаться в том, что он согласился с формальным каноническим осуждением, которое пришло от патриарха Исидора (102, I, 271).

^[433] Две дочери Александра Тверского – Мария и Ульяна – вышли замуж соответственно за Симеона Московского (1347 г.) и Ольгерда Литовского (1349 г.); ср. 46, с. 225-240.

^[434] Ср. 6. с. 431-469: 80. с. 331-359. Обе статьи дополняют упоминавшуюся библиографию.

^[435] Ср. гл. 3.

^[436] 218, с. 361.

^[437] Ср. 78, с. 143-177. Автор явно благосклонно относится к польской экспансии; однако он приводит достаточно фактов, которые, если глянуть на них с византийских или русских позиций, оправдывают горечь новгородского летописца.

^[438] 167. с. 107-109.

^[439] 218. с. 363.

^[440] Ср. 102. с. 57.

^[441] В эпоху Феогноста византийские источники говорят о Литовской митрополии как о «незамещенной», а не «упраздненной». (51, с. 261); ср. также 239, с. 271.

^[442] В июле 1354 года патриарх Филофей писал о прибытии Феодорита в Константинополь в 1352 году. (102, 1, 350). О событиях 1352-1354 гг. см. 103.

^[443] 246, с. 371.

^[444] Эта ситуация хорошо обрисована в 136, с. 529-530.

^[445] Ср. 117. с. 198-202 и. того же автора, 214.

^[446] Ср. 102, I, 436-442.

^[447] Согласно посланию патриарха Филофея, написанному в июле 1354 года. Феодорит прибыл в Константинополь и «бежал» в Тырново «два года назад», т. е. в 1352 г. (102, I. 350).

^[448] Следует, впрочем, отметить, что Афанасий, епископ Владимиро-Волынский. поставленный Феогностом в 1328 году (148, с. 52), присутствовал на похоронах Феогноста в Москве в 1353 г. (246, с. 373). Это говорит о том, что по крайней мере часть галицко-волынских епархий оставалась верна каноническому митрополиту, т. е. Феогносту.

^[449] Согласно патриаршему постановлению 1354 года, Феодорит пребывал в Киеве (102, 1, 352). Со времен Гедимина Киев – формально подчиненный Орде – все больше подпадал под власть Литвы (ср. 46, с. 122).

^[450] Ср. жалобы Моисея на Феогноста в 1352 году и предостережение против Феодорита, посланное патриархом Филофеем в Новгород в 1354 году (102, 350-351).

^[451] 102. I, 350.

^[452] 246. с. 373-374.

^[453] 246, с. 373-374.

^[454] 102, I. 336-340.

^[455] 102, 1, 337.

^[456] Он пишет Моисею Новгородскому о получении, через епископа Сарайского. одобрения на поставление Алексия со стороны всех русских епископов (102, I, 347). Если учесть, что епископ Сарайский был связующим звеном между Константинополем, Ордой и русской Церковью (см. гл. 3), то этот текст следует понимать таким образом, что назначение одобрено также и ханом, а не только епископами.

^[457] 102. I, с. 347-351.

^[458] 102, I, 351-352.

^[459] См. выше обсуждение мнения (которое находит отражение у Григоры). что чередование русских и греков на митрополичьем престоле было результатом обдуманной политики Византии (гл. 4). Даже если какие-то правительственные чиновники и относились к вопросу именно так, то акт 1354 года о назначении Алексия рассматривает его случай, т. е. поставление русского митрополита, а не грека, как исключение, а не как правило.

^[460] Его биография и происхождение изложены в 201. с. 172-176.

^[461] Это доказывается его продолжительным сотрудничеством с митрополитом-греком Феогностом и несколькими поездками в Константинополь. Традиция приписывает святителю Алексию новый перевод Евангелия с греческого языка на славянский; эту атрибуцию нельзя считать доказанной; см. описание рукописи и библиографию в 252, с. 186-188.

^[462] См. об этом 80, с. 353-354; 120, с. 269-283; 42, с. 119-124.

^[463] Доказательства см. в моей статье 103, с. 284. Только Григора утверждает, что Роман был поставлен до Алексия, т. е. еще Филофеем, но такая хронология противоречит имеющимся патриаршим документам: в июле 1354 года был посвящен Алексий, пока Феодорит (а не Роман) еще управлял Церковью в землях Ольгерда, и Филофей специально предупреждал Моисея Новгородского об опасности узурпации. (102, I, 350).

^[464] Ср. Постановление Каллиста 1361 года: 102, I, 426.

^[465] 102. 11, 12-13.

^[466] Роман подписывался как 'о Λιτβ?ν μητροπολ?της και ?περτιμο? ' Ρωμαυ??. 102, Ι, 432-433. Именно в 1355 году Каллист писал своим друзьям – болгарским монахам-исихастам во главе с Феодосием Тырновским, – вновь подтверждая притязания патриарха главенствовать над болгарской Церковью, (ср. гл. 5).

^[467] Это подтверждается летописью («Роман чернец, сын боярина тверского» – 237, стлб. 61) и Никифором Григорой: «Ольгерд, который был женат на тверской княжне» (Hist., XXXVI, 34, ed. Bonn, III, с. 518).

^[468] Там же, 35, с. 518, строки 22-24.

^[469] Никифор Григора симпатизировал Роману, но хронологически его рассказ небрежен (там же, XXXVI, с. 37-40, с. 519-520); о других неточностях см. мою статью – 103, с. 284-285.

^[470] 102, I, с. 426. Ср. выше. гл. 4.

^[471] 102. I, 427-428.

^[472] Ср. 202, с. 58.

^[473] 246, с. 375.

^[474] 102,1, 425-430; о других поручениях, выполнявшихся Георгием Пердикой, см.: 102, I, 285 (1348 г.), 566 (1371 г.). Кантакузин упоминает Пердику как «прославленного» члена константинопольского клира (Hist., IV, 37, ed. Bonn, III, 270-1353 г.).

^[475] 102, I, 349.

^[476] В 1358-1360 гг. Алексию удалось объехать земли Ольгерда (246, с. 376-377). Рогожский Летописей упоминает, что в Киеве была оппозиция Роману («не приаша его Киане» – кол. 61), кула Алексий заехал, но был арестован Ольгердом (Постановление 1380 г. – 102, I, 12). Постановление 1389 года, говоря о событиях 1374, утверждает, что Алексий в течение двенадцати лет не посещал Киева, т. е. после 1355 года (102, 11, 118). Однако упоминание в летописи о поездке Алексия в Киев в 1358-1360 году вполне определенно.

^[477] Ср. мою статью 111 и 100, с. 155-156.

^[478] Текст постановления не сохранился, но упоминается в сигиллионе Филофея 1370 г. (102, 1, 526-527); о дате сигиллиона см. 27, с. 114.